Рок-н-ролл

Мы обшариваем тупики и подворотни в поисках хоть какого-нибудь захудалого бара с гейшами, но все напрасно. Я останавливаюсь повсюду, во всех лавочках и барах-караоке, спрашиваю, не знают ли они местечка, где два приличных господина могли бы за стаканчиком вина расстегнуть парочку-другую кимоно. Внезапно Чарли сердится, что бывает с ним очень редко. По правде сказать, я помню только один такой случай. Тогда на концерте в Олимпии какой-то придурок бросил на сцену зажженную сигарету. Она попала прямо в волосы, которые на тот момент были очень пышными, что-то вроде шевелюры Анджелы Дэвис. Они сразу же вспыхнули, режиссер ринулся их тушить. Чарли решил, что на него напали, вскочил и запустил ударной установкой в зал, где она и грохнулась прямо посреди публики: там-тамы, большой барабан, цимбалы — короче, трое раненых. Сегодня вечером совсем другое дело. А именно: «К черту чайнатаун! Плевать мне на гейш! Не хочу подохнуть в картонной коробке в сквере Вижер и чтобы шавка на поводке написала мне на ногу! Я возвращаюсь к себе домой, а тебя отвожу в гостиницу».

Мы забираем на стоянке машину и быстро едем назад, за всю дорогу не проронив ни слова. Действительно ли он разозлился, сказать трудно, но ясно одно: сегодня я заработал ярлык приятеля, с которым никуда нельзя выйти. Машина останавливается перед моими «Четырьмя временами года». Бурчим друг другу «спокойной ночи», и Чарли отправляется домой. Я ничего не сказал про Риопеля, это было с моей стороны трусостью, но я и в самом деле испугался, что это может испортить вечер, Чарли ужасно загрустит, я тоже буду не веселее, и мы станем похожи на двух квакеров в трауре. Он любил этого славного парня, правда, это не относилось к его картинам, которые Чарли никогда бы не повесил у себя дома. Но если бы мы ценили своих друзей только за их творчество, то приятелей из артистической среды у нас не было бы вовсе. Он совсем недавно был у Риопеля на его Гусином острове, названном так, потому что весной гуси по пути из Виргинии останавливаются там передохнуть, перед тем как отправиться дальше на север. Все то время, пока Чарли там был, старик ни разу не поднялся со своего стула: он был в очень плохом состоянии и больше не работал, безразличный к людям, безразличный к гусям, которых, однако, было так много, что их разрешалось отстреливать по двадцать штук в день.

Я слоняюсь по холлу. Из лифтов выходят мужчины во фраках и женщины в длинных платьях, наверное, в одной из гостиных бал. Если бы у меня был смокинг, я бы тоже туда отправился — люблю чопорные балы. А завтра начинается прозак, с китаянками на какое-то время будет покончено. Мне следовало бы остаться там и продолжить одному. Я думаю, что начать курс дезинтоксикации — это почти то же самое, что уйти в монастырь, и этот шаг требует если не уважения, то хотя бы понимания. Даже монахи Шаолиня имеют право на прощальный загул, прежде чем произнесут свои окончательные клятвы. У меня нет никакого желания подниматься к себе в комнату, хотя к завтрашнему дню я должен написать для клиники автобиографию. С другой стороны, что делать в городе, где, похоже, для холостяков ничего не предусмотрено? Придется остаться дома или же надо знать места, которые посещают любители ночной жизни, причем отнюдь не те, что вам посоветуют швейцары роскошных отелей, — это ловушки для стариков. А я, голова садовая, хочу попасть исключительно в ловушку для молодых.