Рок царя Эдипа (СИ)

И тот, ругнувшись напоследок, поспешно и неловко влез обратно в машину и уехал.

— Извини. По-другому тут не скажешь, — произнес Леша.

И руку Надину отпустил, только когда дорогу перешли.

После этого каждый раз, когда им случалось переходить через дорогу вместе, Леша даже не брал ее за руку, а как-то окружал ее локоть своей ладонью, будто держал, не касаясь.

А потом наступил май. И Леша пригласил ее в кино. Просто спросил:

— Смотрела раньше фильм «Новые амазонки»?

— Смотрела, — затаенно обрадовалась совпадению Надя.

— Тут он в полном варианте, без совковой цензуры, идет. Сходим?

— Сходим.

Кинотеатр был небольшой, старый, в огромном доме, многобашенном замке сталинских времен с высоченным центральным шпилем.

Без совковой цензуры фильм назывался «Секс-миссия», но ничего особенно нецензурно-сексуального в нем не прибавилось. Да и помнила Надя его плохо. И в этот раз тоже плохо запомнила. Потому что целовалась с Лешей и фильм почти не смотрела.

Выйдя из кинотеатра, они еще часа три гуляли по центру. Сумеречная Москва на их глазах из города дневного и замусоренного превращалась в город вечерний и волшебный. Леша держал Надю за руку, он рассказывал о своем детстве, о бабушке и деде, о дедовой старой «Волге» уникального для этой машины зеленого цвета, о том, как дед продал ее сразу после бабушкиной смерти.

Надя была испуганно-счастлива. Она готова была слушать Лешу часами, хоть и недоумевала, почему он ничего не говорит о ней или о них вместе. И поцеловал только раз — на прощание.

В общаге Надя легла на свою кровать лицом вниз.

И задумалась. И решила, что Леше она с ее любовью вовсе не нужна, а говорил он просто так, чтобы не молчать.

«Да. Правильно мама говорила. Мужчинам только одно нужно».

И как бы озвучивая подобные мысли, из-за стены неслись стоны, переходящие в откровенные крики. Надя накрыла голову подушкой. И с ужасом поняла, что надоело ей быть среди всего этого девочкой-недотрогой. И мечтает она о Леше так, что «этого» ей с ним очень хочется. Надя пыталась представить «это» — становилось жарко, сладко, зыбко. Тогда она резко села на кровати и сказала себе: «Леша меня не любит. Я ему даже не нравлюсь. Значит, «этого» не будет».

Весь май Надя, встречаясь с Лешей в институте, старалась казаться веселой и безразличной и побыстрей оборвать разговор. А Леша этого будто не замечал. Он не говорил, что скучает, никак не напоминал о том вечере. Просто догонял ее в коридоре, спрашивал, как она живет, рассказывал что-нибудь смешное. Пару раз позвал в кино и к другу на день рождения — спокойно, не меняя тона, глядя по-прежнему куда-то вдаль, выше Надиной головы. Надя отказывалась как можно непринужденнее. Прошли зачеты, начались экзамены.

Узнав, что у Нади через день экзамен по математическому анализу, Леша сказал:

— У меня с прошлого года конспекты по матану остались. Классные. Подробные. И почерк у меня разборчивый. Хочешь, я тебе их завтра подвезу?

— А давай… Давай ты мне их сам объяснишь? Что тебе сюда ездить лишний раз, — сказала Надя, глядя на Лешу снизу вверх и с радостным ужасом осознавая, что же она сказала.

И они поехали к Леше. Они сели на диван, открыли зеленую общую тетрадь. Прочитали половину первой лекции… Тетрадь потом куда-то делась. Когда они поздно вечером стали ее искать — нигде не было… Вернее, искал Леша. А она лежала на диване и любовалась своим Лекой. Лека был нежным и бережным. Лека называл ее «любимой», и все это произошло совсем не ужасно, грубо и противно, как она почему-то думала. Все было как будто не здесь, а в какой-то красивой, всамделишной жизни. Все было так…

— Вот! Вот это я понимаю — вещь! «Москва»! Одна тысяча пятьдесят третьего года выпуска!

В дверях комнаты стоял Николай Павлович, а у ног его — старый металлический пылесос, тяжелый, громоздкий. Надя поневоле отвлеклась от своих воспоминаний.

— Дед! Дед! Мы уже все пропылесосили, мы сейчас мыть будем. Что ты с этой развалиной носишься?! — терял самообладание Леша.

Но Надя улыбнулась, подошла к деду, сказала:

— Мы в следующий раз обязательно этим пылесосом воспользуемся, Николай Павлович. Вы мне покажите, где он стоит.

И исчезла вместе с дедом и его допотопной техникой за дверью. Вернулась — Леша уже начал мыть пол.

— Лека! Окно! Мы окно-то здесь не мыли!

Стали мыть окно. Надя стояла на подоконнике, а Леша, отчаявшись доказывать, что он моет окна лучше и что вообще это его дело, стоял рядом и держал ее за ноги. Леша не боялся высоты. Но когда Надя стояла на подоконнике, ему было жутко, как в детстве на колесе обозрения.

— Иришка, наверно, дико удивится, узнав, что мы с тобой поженились, — сказала Надя, протирая стекло мыльной тряпкой.

Леша промолчал.

— Слушай, Лека, а ты ее видел когда-нибудь? — вновь заговорила Надя.

— Да ты что? Конечно!

— Нет, я не про Иришку. Я про…

— Видел.

— А когда?

— Давно.

— Когда — давно? Как это было? Расскажи, Лека, я же не знаю.

Но Леша молчал. Надя коленками почувствовала — ладони, бережно державшие ее ноги, будто затвердели.