Рокировка Сталина. СССР-41 в XXI веке

«Стоп. Кто сказал, что его ВУС будет не востребован? Наоборот, самый востребованный с учетом сложившейся ситуации. Если подумать, то с таких, как он, в СССР должны пылинки сдувать. Теперь надо придумать, как связаться с советскими органами, как договориться, какие гарантии личной безопасности и каким путем получить». Думы текли неторопливо, укладываясь в уже привычные образцы бизнес-плана. Вообще-то получалось весьма неплохо, на его взгляд, вот только с гарантиями никак не придумывалось. С другой стороны, а что он теряет? Десятка два-три лет жизни за тридевять земель от Родины, с постоянным подсчетом оставшихся денег и лет? Жена и дети уже давно жили своей, не пересекающейся с ним жизнью и даже вспоминали о нем, как Юрий подозревал, только в день получения очередного денежного перевода.

И вдруг он припомнил свою курсантскую молодость, любовь, жену, юную и совсем не похожую на сегодняшнюю, первую квартиру, товарищей… были ведь у него товарищи, с которыми можно было спокойно идти в разведку, была специальность и была Страна, ради которой он служил. Страна, раскинувшаяся на одной шестой части суши, сверхдержава, в которой большинство народа, да и он тоже, были уверены, что «человек проходит, как хозяин». Припомнились строки недавно попавшегося на глаза стихотворения:

— А помнится, была Держава —
Шугались ляхи и тевтоны.
И всякая пся крев дрожала,
Завидя наши эскадроны…

«Была же жизнь, черт возьми. Или это потому, что молодой был? А может, все же потому, что сначала думали о Родине, а потом уже о себе? И в результате жили нормально и сами, и вся страна? Может быть, только так и надо жить? Может, действительно стоит наплевать на все, взять билет и вернуться в свою Страну? Вернуться и помочь ей снова стать той, о которой я помню? Страной, которой мы гордились и которая действительно была надеждой для многих в мире?»

А на заднем плане все же мелькнула мысль о том, что с его ВУСом и зарплата там будет не хуже его нынешней. Пожалуй, это и стало последней каплей.

Подняв трубку телефона, он набрал номер и, дождавшись ответа, произнес:

— Хэлло. Ай вонт ту бай зэ тикет ту…

Северный Ледовитый океан. Борт РПКСН «Карелия».

В. В. Коваленко, капитан первого ранга, командир РПКСН.

— Товарищи офицеры! — резкая команда старпома заставила всех встать по стойке смирно.

— Вольно. — Вошедший в столовую Владимир дождался, когда после команды старпома офицеры усядутся, и неторопливо достал распечатку. — Товарищи, нами получено сообщение от командования. В нем подтверждается необходимость нашего пребывания в автономке и предписывается ждать дальнейших указаний. При прямой угрозе нападения разрешено применять адекватные меры, вплоть до пуска ракет. Послание подписано начальником штаба Северного флота вице-адмиралом Вологжинским и наркомом военно-морского флота адмиралом Кузнецовым. Да, товарищи, тем самым адмиралом Кузнецовым, наркомом военно-морского флота СССР. Вы уже знаете, что в результате неизвестного явления место Российской Федерации занял СССР из сорок первого года. Как и куда исчезла Российская Федерация — никому не известно, но мы и некоторые другие части Вооруженных сил России остались. И осталась наша Родина. Конечно, она из прошлого, и жизнь в ней не столь комфортна и привлекательна, как в будущем, но это наша страна и наш народ. Тот народ, который мы поклялись защищать. — Командир помолчал несколько секунд. Офицеры, получившие официальное подтверждение всем невероятным новостям, молчали, обдумывая услышанное. — Вопросы? — резко закончил он.

— Разрешите, товарищ командир? — как и ожидалось, первые вопросы появились у лейтенанта Кучера. Новичок есть новичок.

— Слушаю вас, товарищ лейтенант.

— Приказ командования, это я понимаю, подлежит выполнению. Но насколько он законен? И… — лейтенант, несмотря на всю самоуверенность, слегка замялся, — как быть с репрессиями? Мы вернемся в сталинский Советский Союз, а там нас всех посадят, как антисоветчиков и предателей.

— Вы уверены? — Командир разглядывал лейтенанта, как экспонат в музее.

— Конечно. Я читал. Солженицын, Шаламов, Солонин, — в установившейся полной тишине слова Афанасия звучали как-то жалко, словно оправдание.