Рокировка в длинную сторону

И уверенно зашагал вперед, оставив изумленного и слегка растерявшегося Власика. Тот несколько секунд приходил в себя от услышанного, а потом бросился догонять странного мальчишку. Через несколько минут они оба стояли перед Сталиным.

Иосиф Виссарионович молча и внимательно смотрел на стоявшего перед ним мальчика. Потом негромко спросил, указав на разбитую коленку:

— Больно?

Тот кивнул.

— Очень больно?

— Нормально.

Сталин снова надолго замолчал, затем очень медленно, растягивая слова, спросил:

— Этот — он хотел стрелять?

— Да.

Сталин оживился и следующий вопрос задал очень быстро:

— Как определил?

— Плечо вверх, значит, — достает из кармана… — Саша пожал плечами. — Не портсигар же он доставал. А потом уже увидел оружие.

— И ты… Почему?.. Почему вы это сделали?.. — Сталин запнулся на секунду, подбирая определение четырнадцатилетнему подростку, стоявшему перед ним. Но не подобрал и просто повторил. — Почему?

Под этим пронзающим взором Александр не успел среагировать и одернуть себя, как уже выпаливал строчки служебной инструкции:

— «В радиусе зоны ноль первого лица, любое движение оружия является попыткой нападения»… — Подумал и добавил. — Ликвидировать без приказа…

С минуту Иосиф Виссарионович молчал, осмысливая услышанное. От этих слов веяло каким-то жутким, леденящим холодом, который его старый приятель и однокашник по семинарии Гурджиев без улыбки звал «Холодом ада». Словно наяву, он увидел нескладную фигуру, горящие близорукие глаза, а в ушах зазвучал убедительный, уверенный голос: «…в мире иногда возникает нечто, совсем чужое, точно выломанное из другого мира, и брошенное в наш мир. Иногда это бывают и люди. Перерожденные… Тибетцы, которые достигли удивительных высот в медицине, верят, что один человек может вселиться в тело другого. Занять, так сказать, чужое место… Гурджиев облизал пересохшие губы. — Я видел одного такого… или одну. Девушка пятнадцати лет утверждала, что она — сорокалетний купец». Тогда он посмеялся над словами своего друга, и сказал, что в скорбном доме, могут встретиться и более занятные экземпляры. Но старый друг настаивал: «Понимаешь, сказать можно, что угодно, но она ходила, говорила, садилась и вставала, как мужчина. И это было странно и страшно…» На мгновение Сталину тоже стало страшно, при виде мальчика с глазами умудренного жизнью бойца, но он быстро справился с собой. Колебания были отброшены и, указав Власику на мальчика, Сталин коротко приказал:

— Мы с ним едем вместе. На дачу… — И повернулся к Саше. — Родители знают, где ты?

Белов мотнул головой:

— Сирота. Я потом позвоню, можно?.. — И спохватившись, добавил. — Товарищ Сталин…

— Кому?

— Не скажу, — упрямо сказал Александр, на этот раз выдержав тяжелый пристальный взгляд вождя. — Ее потом затаскают, а она ничего не знает.

Сталин усмехнулся:

— Своих не сдаешь? Правильно… — Потом чуть приобнял мальчика здоровой рукой, и спросил неожиданно ласково. — Пошли?..

…Два человека сидели за столом в малой столовой Ближней Дачи. Один из них был главой первого в мире социалистического государства, другой… Другой выглядел мальчишкой, разве что взгляд у него был не совсем детский. А вернее — совсем не детский…

— Чаю хочешь, товарищ Белов? — спросил Сталин, и не дожидаясь ответа приказал куда-то в пространство. — Чаю нам.

— Спасибо, — сказал Саша, принимая стакан, принесенный горничной. Отхлебнул. — Вкусно, спасибо.

Иосиф Виссарионович молчал, мешая чай ложечкой. Ситуация складывалась — глупее не придумаешь: Сталин не понимал о чём можно разговаривать с таким странным мальчишкой, который совсем не напоминал ребёнка, а Белов, который в жизни никогда не встречался с первыми лицами государства, не представлял о чём можно вести беседу с самим Сталиным.

— Ты кто? — внезапно спросил вождь, вперив в Белова тяжелый, давящий взгляд. — Говори. И правду говори: мне врать нельзя.

— Все равно не поверите, — ответил Саша и отвел глаза. — Я бы не поверил.

— Говори, я попробую поверить.

— Александр, только не Белов, а Ладыгин. Шестьдесят восемь лет, полковник в отставке, подразделение специального назначения внешней разведки. Погиб в две тысячи тридцать четвертом году. И вот… — Он развел руками и повторил. — Вот…

Сталин молчал. Очень долго молчал. Потом тряхнул головой:

— Значит, ты в шестьдесят шестом родился?

— Да.

Снова долгое молчание.

— Когда я умер?

На этот раз Белов не отвел взгляд:

— В тысяча девятьсот пятьдесят третьем.

Сталин покачал головой, затем принялся обстоятельно набивать трубку, ломая в нее папиросы. Взял со стола спички, закурил, выпустил клуб дыма, потом вдруг спохватился:

— Сам курить не хочешь?

Белов усмехнулся и покачал головой:

— Вообще-то, я — курящий… был. Но новый организм портить не хочу.

— Правильно…

Снова повисло долгое молчание. Белов не знал, что сказать Сталину, Сталин не знал, что спросить у Белова.

— Война будет?

— Да. С немцами, — предваряя очевидное продолжение, сказал Саша. — Начнется двадцать второго июня сорок первого года.

— А когда победим? — быстро спросил Сталин, и Александр восхитился его уверенностью.