Рокировка в длинную сторону.doc

- Есть мнение, что ТЕПЕРЬ товарища Кирова очень вряд ли...

Саша положил телефонную трубку и вежливо поблагодарил охранника, который на

всякий случай ему козырнул. После чего он очень постарался, правда - безуспешно,

выбросить все происходящее сейчас в стране из головы, и отправился к ребятам запускать

самолет с резиновым мотором. По иронии судьбы именно в тот момент, когда Александр

изо всей силы швырнул самолет вперед и вверх, почти такое же движение сделал

широкоплечий оперуполномоченный ГУГБ НКВД. Вот только в руке у него ничего не

было, зато его здоровенный кулак со всей силы впечатался в челюсть Григория Евсеевича

Зиновьева. Челюсть выдержала, но глаза Григория Евсеевича мгновенно остекленели, и

он, бесчувственным кулем повалился на руки двух других сотрудников НКВД, которые

приняли его несколько грубо, но аккуратно. Они быстро освободили Зиновьева от

маленького 'Браунинга', лежавшего в кармане галифе, ловко надели наручники и

выволокли обмякшее тело из кабинета.

А несколькими минутами раньше такие же бравые широкоплечие ребята арестовали

Пятакова. После наступила очередь Радека, Каменева, Рыкова и еще очень, очень

многих...

В ту ночь Сталин не приехал на Ближнюю дачу. Работы было слишком много и слишком

много новой информации, которой с каждым часом, с каждой минутой становилось все

больше и больше. И это было очень хорошо для Белова, Галета и коминтерновцев во главе

с Димитровым. Потому что если товарищ Сталин ни за что не простил бы привлечения

Саши к допросу Ягоды, то за участие мальчика в допросе Петерса и, особенно, его жены и

дочери - он бы просто стер всех в порошок! В пыль, в труху лагерную, на удобрения бы

перевел!..

Так что ко всеобщему счастью Иосиф Виссарионович не видел белого лица

разоблаченной Мэй Петерс и ее расширенных от дикого ужаса глаз, когда Саша,

поигрывая стилетом у лобка девушки, спокойно произнес:

- Говори, сучка! Матку выверну!..

И не слышал товарищ Сталин отчаянного визга девушки и ее захлебывающегося,

торопливого голоса, перемежающегося рыданиями:

- А-а-а! Все скажу... Только умоляю... А-а-а! Уберите ЕГО!!!

А на следующее утро, после обязательной физзарядки и занятий с Надмитом, прямо за

завтраком Димитров, сидевший за столом вместе со всеми, вдруг сказал:

- А что, товарищ Саша, может быть съездим прямо сейчас к нам? - И заметив удивленные

взгляды детей и Веры Степановны, которой Василий и Светлана рассказали Беловскую

версию вчерашних событий, добавил - Тут мне двое немецких товарищей звонили: есть

что-то новое. Вроде бы дядя твой... - Димитров на секунду замешкался, а затем бухнул, точно нырнул с головой в омут, - Тот самый, что еще с товарищем Либкнехтом работал...

Саша сделал страшные глаза, и, заметив это, болгарин понятливо замолчал.

- Конечно-конечно, - затараторила Вера Степановна. - Поезжай, Сашенька. Вдруг про

родных своих что новое узнаешь? - Она поднесла к глазам краешек висевшего на шее

полотенца, - Человеку без родни нельзя. Человек без родни - что дерево без корней...

Белов вышел из-за стола и молча пошел вслед за Димитровым. По дороге к ним

присоединился Христо Боев, который с немалым удивлением услышал конец негромкой

Сашкиной сентенции : '...вы б мне еще Карла Маркса в родню записали...' Все трое

уселись в ожидавший их 'Бьюик', который, взревев мотором и выпустив клубы синего

дыма, помчал их в Москву.

Автомобиль остановился неподалеку от Кремля, и Саша с удивлением узнал дом, в

котором в далеком будущем будет располагаться один из вестибюлей станции метро

'Калининская'-'Александровский сад'. Он много раз проходил мимо этого дома, спеша по

делам службы в той, прошлой - будущей жизни, но понятия не имел что здесь когда-то, а

именно - сейчас располагался самый мощный в мировой истории центр спецслужб -

Исполком Коммунистического Интернационала.

Димитров распахнул тяжелые дубовые двери:

- Прошу... - И обронил охране, - Это - со мной.

А еще через несколько минут Белов вместе с Боевым, Димитровым и улыбчивыми

веснушчатыми финнами Куусиненом и Лехтосаари сидел в небольшом кабинете, утопая в

огромном кожаном кресле. Димитров вызвал секретаря из приемной:

- Чаю? - спросил он, обращаясь к Саше, скорее для проформы, но неожиданно услышал:

- А что, в этой стране кофе вообще нет? В принципе?

Боев и Куусинен изумленно переглянулись, Лехтосаари уставился на Александра, широко

раскрыв глаза, а Димитров только и смог, что переспросить:

- Кофе? Ты, момче, хочешь кофе?

- Да.

Только без, мать его, цикория! И без ячменя с желудями.

Лехтоссари икнул, а Куусинен выдавил сипло:

- Со сливками?

- С кофе, если можно. Был бы постарше - попросил бы ликерчику или коньячку, а так -

просто кофе. Черного, как ночь, крепкого, как камень, горячего, как огонь...

- И сладкого, как грех, не так ли? - улыбнулся Димитров. И снова не угадал.

Саша поморщился:

- Вот не люблю я сладкий кофе. Приучали арабы... то есть, отец приучал к кофе по-

арабски, а я так и не оценил. А вот если найдется холодная вода и балдъя - это было бы

здорово...

Боев переглянулся с Димитровым и вышел. А хозяин кабинета велел принести воды,