Читаем Роккаматио из Хельсинки полностью

Роккаматио из Хельсинки

(О деде, задолго до моего рождения умершем от рака поджелудочной железы, я слышал не впервые. Сколько себя помню, его преподносят как образчик добродетели. Добрый и тактичный, верный муж, превосходный отец, великолепный врач, человек большого ума и высокой культуры, любитель природы; мудрый, вдумчивый, щедрый, чуткий, благопристойный, разумный, осмотрительный, рассудительный, уравновешенный, здравомыслящий, скромный, спокойный, серьезный, целомудренный, он был начисто лишен столь распространенных пороков, как зависть, леность, лицемерие, пристрастие к бутылке, распутство, непунктуальность; никто не видел его раздраженным, надменным, капризным, грубым; знаком его великодушия служили волшебно синие глаза, жалкое подобие коих являют мои блеклые выцветшие гляделки.)

бла-бла-бла-бла-

(Для меня он лишь дяденька на черно-белых снимках, так что я не могу удостоверить ни одного из его качеств, включая синеглазость. На фото невысокий полноватый мужичок: намечающаяся лысина, вытянутое лицо, усики. Не красавец и не урод. Все прочие его особенности покрыты тайной. Я не раз пытался вообразить личность незнакомца, замершего на обрамленных фотографиях. С виду и впрямь добряк, лишенный высоких амбиций, вполне согласный на тихую семейную жизнь. Похоже, застенчив. Наверное, говорит тихо.)

бла-бла-бла-бла-

(— Ну, и как же она работает? — врезаюсь я в паузу.

— На воспоминаниях.

— Что?

— Говорю же, на воспоминаниях. На мыслях, рассказах, памятках о прошлом.

Вдруг бабушку охватывает приступ кокетства: она игриво оправляет волосы и кхекает.)

бла-бла-бла-бла-

(Воспоминания?)

бла-бла-бла-бла-

(Подавшись к рупору, бабушка четко произносит:

— Помню…)

бла-бла-бла-бла-

(Что-то громко щелкнуло, а потом раздалось чудное пыхтение, словно некий крохотный локомотив отправился в путь. Звуки явно шли из машинки.)

бла-бла-бла-бла-

(— Надо же, работает! — Бабушка прихлопнула ладонью рот. — Господи боже мой!)

бла-бла-бла-бла-

(Вот тут она и начала.)

бла-бла-бла-бла-

(— Помню, как мы познакомились. Муж мой, дорогой и любимый. Лето 1928 года. Мне шестнадцать, я во всем в белом. И в соломенной шляпке, что была маловата, ее беспрестанно сдувало ветром. Это было…)

бла-бла-бла-бла-

…возвращаясь в Левис, он

спросил, можно ли нам

переписываться. Я сохранила

все его письма. Тридцать семь

штук — чуть больше чем за

месяц. В последнем он извещал,

что едет просить моей руки.

Специально купил новый

костюм, вымыл и навощил

машину. Для моральной

поддержки и свидетелем