Рокко

— Он уже говорил с Нико? — Он взял фотографию с изображением Грейс вместе с мамой, обе в голубом, с приподнятыми наверх волосами, с одинаковыми улыбками на лицах.

— Он собирался позвонить Нико, когда я приехала к нему. Я уверена, что он уже поговорил с ним. Он сказал, что отправит Форзани на поиски Тома, и он хотел приставить ко мне охрану.

— Какая охрана? — Рокко положил фотографию и медленно повернулся, чтобы посмотреть на неё.

— Он хотел дать мне телохранителя. — Она втянула губы и пожала плечами. — Я сказала ему, что он мне не нужен, потому что у меня есть ты.

— Я уверен, что всё прошло не очень хорошо.

— Нет. — Её сердце бешено колотилось в груди, когда она пыталась собраться с духом, чтобы задать вопрос, на который она не хотела знать ответа.

— Dolcezza (*Сладкая, итал., прим. перев.)?

— Да?

— Ты собираешься помять своё платье? — Он указал на её руку, крепко сжимающую подол платья цвета пыльной розы. Сверху на нём был слой ткани из кремового кружева, скрывающий следы от заломов, которые она наносила шёлку под ним. Но всё же она не хотела, чтобы у него возникло чувство, будто она что-то скрывает — даже если это был просто мятый шёлк — когда мотивы исходили из места честности в её сердце.

— Нет. — Она разгладила платье.

— Что случилось, Грейси? — Его голос был таким мягким, таким нежным, что её глаза наполнились слезами от силы эмоций, которые она сдерживала с сегодняшнего дня.

— Ничего.

— О твоём отце плохо заботятся? Вам нужны другие врачи? Другая больница? Я могу поговорить с Нико. Ты просто скажи мне, что тебе нужно.

— Всё хорошо. Он выздоравливает.

— Это из-за сегодняшнего концерта? Ты же знаешь, я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Если что-то пойдёт не так, я остановлю шоу.

Горячность в его тоне немного ослабила её беспокойство, и она сморгнула слезы, зная, что он видел их и не собирался позволять её страданиям ускользнуть.

— Я знаю. Ты владелец клуба.

— Верно.

— Может быть, тебе стоит надеть пиджак и галстук. — Она попыталась придать своему голосу дразнящую нотку. — Не так уж много владельцев джаз-клубов ходят в кожаных куртках и джинсах.

— У меня нет пиджака.

— Итан мог бы одолжить тебе один. Вы примерно одного роста.

— Я не возьму пиджак Итана, — фыркнул Рокко.

— Почему нет?

— Он хочет тебя. Если бы я одолжил у него пиджак, мне пришлось бы возвращать его по частям, чтобы он понял, что ты моя.

Моя.

Её сердце сжалось от тоски. Последние несколько недель она жила в фантазиях, в то время как реальность заключалась в том, что между ними была такая огромная пропасть, что она не знала, достаточно ли одного слова, чтобы преодолеть расстояние.

— Вот что я тебе скажу, — сказал он. — Ты поешь без маски, а я надену пиджак.

— И галстук? — Улыбка тронула её губы.

— Не настаивай на этом.

Раньше она пела только в полумаске, и в клубе Рокко. Когда там был Рокко, она была почти уверена, что сможет обойтись без неё.

— Ладно. Но я должна сначала увидеть тебя в пиджаке, прежде чем выйду на сцену.

— Я буду прямо там, cara mia (*дорогая моя, итал., прим. перев.). Как я и обещал.

— Папа сказал, что я должна держаться от тебя подальше, — сказала она, наблюдая за ним.

— Если бы у меня была дочь, я бы тоже велел ей держаться от меня подальше. — Он скрестил руки на груди и прислонился к комоду. Среди её мебели пастельных тонов в стиле шебби-шик, цветочных принтов и белых кружевных занавесок он выделялся своей темнотой.

— Он сказал, что у тебя нет никаких границ, которые ты не пересёк бы.

— У меня есть рамки. — Рокко уставился прямо перед собой. — Я бы никогда не причинил вреда гражданскому лицу или женщине.

Она разгладила своё платье, хотя оно уже было измято.

— Что, если эти люди представляют угрозу? Что, если они хотели причинить боль кому-то, кто тебе небезразличен, прямо или косвенно? Ты бы тогда причинил им боль?

— Да.

Он ответил так быстро, что она задалась вопросом, слышал ли он вообще вопрос.

— Так что на самом деле это не та черта, которую ты не пересечёшь, это линия, которую ты предпочитаешь не пересекать, но при правильных обстоятельствах ты это сделаешь.

— То, что случилось с тобой, никогда больше не повторится. — Он преодолел разделявшее их расстояние, обхватил её лицо ладонями. — Я подвёл тебя, dolcezza (*сладкая, итал., прим. перев.). Я никогда больше не подведу тебя. Я не позволю никому причинить тебе боль. Я буду охранять тебя. И если это означает, что я должен нарушить правила, тогда я их нарушу.

— А как насчёт здесь? — Она коснулась своего сердца. — Что, если бы тебе пришлось сделать что-то, что причинило бы мне душевную боль?

— Никогда.

— Но что, если бы у тебя не было выбора? Что, если… ты … Чезаре дал бы тебе контракт, который причинил бы мне боль? — Это было настолько близко, насколько она могла подойти к тому, чтобы задать вопрос, не предполагая, что она ему не доверяет.

— Я бы не стал этого делать. — Его руки скользнули вокруг её тела, притягивая ближе.

— Я думала, смерть — твоё единственное освобождение.