РОКОШ (СИ)

Некоторое время царило гробовое молчание, а потом послышалось глухое: — «Шпрехен, шпрехен, мать твою. А ну как зайди», — он посторонился, и как только я вошел в кабинет, закрыл за мной дверь.

Вернувшись к себе за стол, он уселся в кресло и некоторое время изучал меня тяжелым взглядом, потом кивнул на прикрученный к полу металлический табурет и резко скомандовал: — «Садись. Земляк что ли?».

Я уселся на жесткий табурет и, улыбнувшись, ответил: — «Так точно, только я русский. Мне показалось странно знакомым ваше имя и вот решился проверить».

— Это правильно, парень, столько лет прошло, никогда ни с кем из наших меня судьба не сталкивала, и вот поди ж ты.

— А вы давно уже в Аратане?

— Так почти восемьдесят лет, парень, как там тебя зовут.

«Джон Сол», — представился я, охренев от возраста старшины, это во сколько же его украли, выглядит он еще ого-го, больше пятидесяти я бы ему не дал.

«Имя не русское», — впился он в меня взглядом.

— Евгений Соловьев по-нашему, это тут уже все сократили.

«Вот теперь верю, Женя, ну что же, будем знакомы», — протянул он мне свою крепкую руку, которую я с удовольствием пожал.

После этого я засунул руку за пазуху и вытащил плоскую поллитровую бутылку местного пойла и поставил ее перед старшиной.

«Традиции значит чтим?» —с ухмылкой спросил Ганс.

«А то. Традиции наше все», — подтвердил я, улыбнувшись в ответ.

Старшина открыл ящик письменного стола и достал оттуда две металлические, явно повидавшие многое, рюмки, поставил их на стол и, одним махом скрутив пробку, наполнил их.

«Давай, Женя, за знакомство», — поднял он свою рюмку и мы, чокнувшись, влили в себя их содержимое.

«Ну, рассказывай», — потребовал он, и мне пришлось поведать ему большую часть своей истории, правда, благоразумно умолчав про мои приключения уже тут, в космосе.

В свою очередь и он поведал мне свою историю, а была она очень примечательна.

В далеком 1944 году тридцатилетний унтершарфюрер Ганс Штаер был взят в плен под Варшавой, ему повезло, и он выжил в мясорубке тех лет, его не расстреляли, он был осужден военным судом и отправлен на Южный Урал в 1945 году, незадолго до Победы, строить новую жизнь в степях Чкаловской, а впоследствии Оренбургской области. В те годы на Урал эвакуировали множество предприятий, и вот там и пришлось трудиться молодому немцу, работал и в зной, и в стужу, отстраивал новый мир, зарекомендовал себя с положительной стороны и даже продвинулся в иерархии лагеря № 360. Познакомился с одинокой вдовой и пытался получить разрешение на совместное проживание, но, к сожалению, такового не смог получить ввиду того, что службу проходил в рядах СС. В глазах немолодого десантника читалась бесконечная грусть и тоска по тем, наверняка не самым радостным, дням его жизни. Он рассказал, как в первый раз увидел верблюда и как долбил мерзлую глину под котлован металлургического завода в буран. Да многое он чего мне тогда рассказал.

А потом он очутился в космосе, просто однажды заснул у себя в бараке, а проснулся с рабским ошейником на шее уже совсем в другом месте, всего в тот раз, по словам Ганса, с земли было вывезено шестьдесят человек. Так землянин познакомился с пиратами, его несколько раз перепродавали, пока по счастливой случайности корабль, на котором он находился, не был перехвачен Аратанским военным крейсером. Мало что понимающий в новом для себя мире немец выбрал путь военного и завербовался, с тех пор он и служит, давно выслужил почетную пенсию, но не спешил уходить в отставку и продолжал службу. На службе он потерял обе ноги и обзавелся протезами, голосовые связки тоже пришлось заменить на искусственные.

В тот вечер мы засиделись допоздна, я пытался разузнать о том, есть ли возможность вернуться на Землю или узнать, где она вообще находится, как можно попытаться найти парней, с которыми меня вывезли с планеты. Рассказывал старшине, как изменилась жизнь на Земле за прошедшие восемьдесят лет. Оказывается, старик один раз уже прошел курс омоложения и именно поэтому выглядел довольно бодро. Ганс искренне удивился тому, что происходило на моей родине все эти годы, несмотря на плен и тяжкие испытания он проникся достаточно теплыми отношениями к своим пленителям, видел доброту простых людей, которые по вине его страны немыслимым усилием всей нации смогли справиться со злом. Он никогда не разделял идеи нацизма и пошел в армию по мобилизации, ему просто некуда было деться.

Расстались мы на теплой ноте, Ганс сразу предупредил меня, что четко умеет разделять службу и дружбу и я заверил его, что не собираюсь пользоваться его добротой. Я убедился, что мир велик и возможно когда-нибудь у меня получится найти своих боевых товарищей.