Рокоссовский. Терновый венец славы

«Правильно ли я определил, что по орловскому выступу противник нанесет главный удар? — думал он. — Ведь я там в полосе 95 километров сосредоточил около 60 процентов всех стрелковых дивизий фронта, 70 процентов артиллерии и около 90 процентов танков. Здесь же у меня находятся войска второго эшелона и фронтового резерва. Не слишком ли я рискую? Не ошибаюсь ли я, полагаясь на шаблонное мышление гитлеровского командования?»

С карандашом в руках он нагнулся над картой и в течение полутора часов изучал данные разведки, полученные из различных источников. «Нет, не ошибаюсь», — произнес он вслух и вскоре разделся и лег в постель.

На следующий день он проснулся рано, надел спортивный костюм и вышел в монастырский парк. Закончив зарядку, он начал прохаживаться по дорожкам. В парке было тихо. Верхушки деревьев полыхали солнечными огнями. Белые березы стояли в обнимку с кленами и липами, только древние дубы теснили ветвями соседей, отвоевывая для себя побольше пространства. Высоко в небе был слышен гул самолета; разорвали тишину несколько зенитных выстрелов.

Весь день пролетел незаметно в различных фронтовых хлопотах. А вечером командующий фронтом, как и раньше, ждал дежурного, чтобы просмотреть текущие документы. Как правило, после этого он шел в соседний дом, где располагалась столовая Военного Совета, на ужин. Но на этот раз Рокоссовскому не хотелось быть одному. Какая-то внутренняя тревога не давала ему покоя целый день. Может быть, виною тому был тревожный сон, который он видел сегодня ночью. К нему приходила мать и пыталась выманить его из дома, чтобы он не проспал и не опоздал в школу.

На этот раз Рокоссовский велел принести деловые бумаги в столовую и отправился туда сам. Ровно в 23 часа он начал изучать документы, обмениваясь репликами с Малининым и Казаковым.

Вдруг послышался гул самолета, и в небе появились осветительные бомбы, а затем раздался резкий свист. Посетители столовой бросились на пол и тут же услышали несколько оглушительных взрывов. В столовой вылетели стекла, но никто не пострадал.

Дом, в котором жил Рокоссовский, был уничтожен прямым попаданием бомбы. От него осталась только одна глубокая воронка.

«Если бы не сон, я бы наверняка остался дома», — подумал Рокоссовский, рассматривая дымящиеся бревна.

— Михаил Сергеевич, рисковать больше ни к чему, надо зарываться в землю.

— Завтра же даю команду в монастырском парке оборудовать блиндажи, — ответил Малинин.

— Хорошо, — кивнул Рокоссовский.

2

Наступил июль. Длительное ожидание наступления фашистов уже действовало всем на нервы. Сводки Совинформбюро постоянно передавали: «На фронте ничего существенного не произошло». Но 2 июля из Ставки сообщили, что, по имеющимся сведениям, 3–6 июля противник может перейти в наступление.

Глубокой ночью с 4 на 5 июля Рокоссовского попросил к телефону командарм 13-й армии Пухов. У этого человека с крепкими нервами на сей раз голос был необычно тревожным.

— Товарищ генерал армии, только что наши разведчики захватили сапера противника, который показал, что сегодня в три часа утра начнется наступление. Войска заняли исходные позиции, саперы проделывают проходы в минных полях.

С вечера 4 июля в штабе Центрального фронта находился представитель Ставки Жуков. Ему тут же доложил Рокоссовский о разговоре с командармом.

— Что будем делать? — спросил командующий фронтом. — Докладывать в Ставку — только терять время. Промедление может обойтись нам очень дорого.

— Ты командуешь фронтом, тебе и решать.

«Верить этим сведениям или не верить? — лихорадочно думал Рокоссовский. — А что, если эта информация является ложной? В этом случае половина боеприпасов артиллерии фронта будет израсходована впустую. Это неоправданный риск. У нас каждый снаряд на учете».

В течение нескольких секунд в памяти генерала прокрутились данные разведки с других участков, и он принял окончательное решение. Он глянул на молчавшего Жукова и спокойно произнес:

— Я отдаю приказ на открытие огня.

— Это твое право.

Необычная неуверенность в голосе Жукова не поколебала решения Рокоссовского. Он повернулся к начальнику артиллерии фронта.

— Василий Иванович, начинай.

Ровно в 2 часа 20 минут 5 июля артиллерия 13-й и 48-й армий открыла ураганный огонь по войскам немцев, которые изготовились к атаке. Канонада гремела в течение 30 минут, затем наступила зловещая тишина, которая должна была внести ясность: правильное решение принял командующий фронтом или же он просчитался. Прошел час. Все думали — если бы гитлеровцы пошли в атаку, было бы легче. Эта тишина угнетала всех — и штабы, и тех, кто сидел в окопах на передовой. Особенно она давила на психику командующего фронтом. Он курил одну папиросу за другой и, не отходя от телефона, ждал сообщения от командующих армиями. Он попал в странную ситуацию, которая редко встречается на войне, — командующий фронтом с нетерпением ждал, чтобы противник атаковал его войска.