«К гарнизонам Данцига и Гдыни.
Генералы, офицеры и солдаты 2-й немецкой армии!
Мои войска вчера, 23 марта, заняли Цоппот и разрезали окруженную группировку на две части.
Гарнизоны Данцига и Гдыни изолированы друг от друга. Наша артиллерия обстреливает порты Данцига и Гдыни и подходы к ним с моря. Железное кольцо моих войск все теснее сжимается вокруг вас.
Ваше сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет к гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков.
Я предлагаю вам:
1. Немедленно прекратить сопротивление и с белыми флагами в одиночку, отделениями, взводами, ротами, батальонами и полками сдаться в плен.
2. Всем сдавшимся в плен я гарантирую жизнь и сохранение личной собственности.
Все офицеры и солдаты, которые не сложат оружия, будут уничтожены в предстоящем штурме.
Вся ответственность за гибель гражданского населения падет на ваши головы.
Командующий войсками 2-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза К. Рокоссовский.
24 марта 1945 г.»
Гитлеровское командование не ответило на это предложение, и Рокоссовский отдал приказ о штурме.
28 марта была освобождена Гдыня, 30 марта — Гданьск. Остатки неприятельских войск бежали в заболоченное устье Вислы, откуда, вывозившись по уши в грязи, шли сдаваться в плен.
Над старинным польским городом взвился польский национальный флаг. Польскому народу было возвращено все Поморье с крупными городами и портами на Балтийском море.
После ликвидации сильной восточно-померанской группировки противника фронту предстояло принять непосредственное участие в Берлинской операции.
Отдыхать было некогда — внимания маршала снова требовали неотложные дела. Надо было позаботиться об отдыхе войск, дать распоряжения на несколько дней вперед.
Рокоссовский связался с начальником штаба фронта Боголюбовым. Как и с Малининым, маршал быстро нашел с ним общий язык и внимательно прислушивался к его советам и предложениям. Они коротко обсудили итоги операции и наметили задачи на ближайшие дни.
Только Рокоссовский закончил разговор с командующим воздушной армии, как позвонил маршал Жуков.
— Слушай, Костя, в одном селе, которое мы освободили, к нам подошла женщина и сказала, что она Елена Ксаверьевна Рокоссовская.
— Елена? — воскликнул Рокоссовский.
— Да, Елена.
— Это моя родная сестра! — взволнованно сказал маршал.
— Как тебе ее доставить?
— Георгий Константинович, направь ее ко мне машиной. Буду благодарен.
— Какой вопрос! Часа через три будет у тебя. За безопасность не переживай.
— Спасибо, Георгий!
Давно не испытывал Рокоссовский такого душевного трепета. Как всегда в минуты сильного волнения, он курил одну папиросу за другой и не находил себе места. Он пытался заняться служебными делами, но срочных не оказалось, а повседневные оттеснялись предстоящей встречей с сестрой.
До предполагаемого приезда Елены оставалось чуть больше получаса. Рокоссовский снял Полевую форму и облачился в повседневную, с золотистыми погонами и большой маршальской звездой.
Рокоссовский бросил взгляд на стол: шоколад, консервы, копченая колбаса, печенье, чашки для чая.
Чтобы скоротать время, он вышел во двор. К нему подошел какой-то бродячий пес, поднял голову, посмотрел недоверчиво и потрусил к соседнему дому.
Деревня, где располагался КП фронта, не была изранена войной, хотя в нескольких километрах от нее проходили кровопролитные бои. Поляки, жившие здесь, почтительно относились к своему знаменитому земляку. Вот и теперь местный житель, проходивший по улице, поклонился и снял шапку:
— Dien dobry! Szanowy pan Rokosowskij![53]
— Dien dobry! Dien dobry! — кивнул маршал. — Wszystkiego najlepszego![54]
Походив по двору, Рокоссовский вызвал адъютанта и дал ему команду, чтобы тот выехал на перекресток дорог, где должна появиться машина с Еленой, а сам вышел за ворота.
Солнце уже повернуло на вторую половину дня. На скворечне, прикрепленной к дереву, перебирая крылышками, высвистывал свою извечную мелодию скворец. На пригорке кудрявились столетние дубы; у луговой излучины темнел молодой ельник.