«В Центральный Комитет КПСС. Жалоба.
Мы, жители села Салтыковка, отдаем все силы для того, чтобы в нашей родной стране был как можно скорее построен самый справедливый строй на земле — социализм. Вот уже много лет мы получаем мизерную плату за трудодень. Почти все нашими руками заработанное идет в общий котел — государству. Мы не в обиде на это, так как хорошо понимаем, что чем лучше мы будем трудиться, тем скорее наступит для нашего народа счастливое будущее.
В то время когда у нас нет средств для ремонта крыши дома, когда наши дети не всегда имеют кусок хлеба, рядом с нашим селом строится дворец-дача.
Мы пришли к выводу, что не все понимают задачи, стоящие перед страной так, как мы их понимаем, и думают не о благополучии всего народа, а заботятся только о себе.
Мы очень удивились, когда узнали, что строящаяся дача принадлежит прославленному полководцу Великой Отечественной войны маршалу Рокоссовскому. Очень жаль, что коммунист Рокоссовский теряет классовую бдительность и превращается в простого обывателя. Он так может совсем оторваться от народных масс и уплыть назад к капитализму на своем буржуазном корабле, который называется дачей.
Пока не поздно, просим принять к члену партии Рокоссовскому строгие меры и остановить строительство этого поместья.
Группа ветеранов партии села Салтыковка».
Булганин погладил свою профессорскую бородку и, повернувшись к Рокоссовскому, спросил:
— Ну и как?
— Все это смешно и грустно.
— Смешно не смешно, а приказано разобраться.
— А кто возражает, пожалуйста.
Вскоре машина остановилась на окраине леса.
— Красивое место, — произнес Булганин, подходя к строителям, прибивавшим штакетник. Он надел плащ, натянул на голову капюшон.
— Да, красивое. Этот пейзаж достоин кисти Шишкина.
Над деревней висели косматые облака. Из низко плававшей тучи сыпалась то водяная пыль, то мелкая снежная крупа; тихо шумели сосны и ели, лениво помахивая ветвями.
Двухэтажная дача из бруса примыкала к лесу. На первом этаже было четыре комнаты, на втором — две.
Когда Булганин и Рокоссовский поднялись на второй этаж, они застали там двух строителей, которые сидели на полу за бутылкой водки.
— Это с какой радости вы тут пируете? — спросил Рокоссовский. — Вроде рабочий день не кончился.
— Продрогли и решили малость погреться, — ответил низкорослый мужчина, оказавшийся бригадиром.
— Откройте окно, пусть выйдут винные пары, — сказал Булганин, — а то здесь дышать нечем.
Бригадир распахнул окно и, повернувшись к Рокоссовскому, сказал:
— Константин Константинович, через пару дней мы готовы представить итоги нашей работы на ваш суд.
— Хорошо, я обязательно подъеду.
Булганин то ходил по комнатам, то присаживался на крыльце на табуретку, то снова поднимался и, вдыхая острый смолистый воздух, ходил по двору.
Под конец осмотра он подошел к Рокоссовскому, стоявшему у хозблока, посмотрел на его озабоченное лицо и сказал:
— Константин Константинович, у меня есть дельное предложение.
— Готов выслушать.
— Но сначала скажи, зачем тебе приспичило строить за свой счет дачу?
— А у меня что, маленькая зарплата?
— Да мы тебе построим дачу за государственный счет в два раза лучше.
— За это спасибо, но я хочу построить ее сам. Средства у меня на это есть.
— У нас отбою нет от желающих, а ты отказываешься. Зря, Костя, зря.
— Мне этот вариант не подходит.
— Я бы тебе не советовал связываться с «группой членов партии».
— Я что-нибудь делаю противозаконное?
— Да нет, — улыбнулся Булганин. — Но они от тебя не отстанут.
— Не думаю, что я буду им костью в горле. Попишут и успокоятся, — произнес Рокоссовский, прикуривая. — Главное, чтобы те, кому поручено разбираться по этой анонимке, не показали жалобщикам, что они им сочувствуют.
— Выходит, ты отказываешься от моего предложения?