Рокоссовский

«Его любили. Любили все — от членов Политбюро и маршалов до адъютантов, шоферов и егерей. Для нашей семьи он был центром, притягивавшим к себе и родственников, и друзей моих родителей, и даже мои приятели — дети были втянуты в его орбиту. У него была необыкновенная улыбка. Когда что-то не удавалось, он мог повернуться ко мне и сказать с такой детской, обескураживающе застенчивой улыбкой: „Ну вот, брат, видишь, обмишулился дед“. Много лет спустя я смотрел кадры кинохроники, снятые во время битвы под Москвой, на которых он, сурово насупленный, на фоне грозных батальных декораций рассказывает о наступлении наших войск. Вдруг поднимает голову, и я вижу эту застенчивую улыбку: „Ну вот, мол, наговорил тут черт-те чего…“ И только теперь я понимаю, как сложно было через долгую жизнь, казармы, войны, аресты пронести эту улыбку. Несмотря на почести и славу, он так и остался до самой смерти человеком застенчивым и скромным. Когда мы всей семьей смотрели по телевизору парады, то с трудом находили деда — замминистра обороны — где-то на самом краю, а нередко и во втором ряду трибуны для военных. Иногда я слышал, как он говорил бабушке, которая просила его о чем-то: „Но, Люлю, это же неудобно!“

Наша семья ничем не отличалась от любой другой советской семьи. Ну и что, что дед — маршал? У нас в доме всегда была очень демократичная атмосфера. Он ужасно не любил, когда кто-нибудь из гостей, выпивший лишнего, начинал провозглашать тосты за Рокоссовского, за отвагу и полководческий гений. Немедленно напоминал, по какому случаю собрались. В семье вообще был культ скромности. Выделяться чем-либо было стыдно, хотя не скрою, такая возможность была».

У маршала было больное сердце. Но умер он от рака простаты. Сгорел за полгода.

3 марта 1968 года, за пять месяцев до смерти, наверное, уже чувствуя, что жить осталось недолго, Рокоссовский писал внукам:

«Здравствуйте дорогие внуки Павлик и Котя! Дед уже из больницы драпанул и сижу дома, пока еще на больничном режиме. Получил почетное оружие типа кирасирской сабли, красиво отделанной, с большим защитным эфесом и с гербом, напоминающим собой шинельную пуговицу. Вчера собравшимся на празднование у нас нашим представлялся, салютуя по всем правилам кавалерийского искусства. Сейчас мы с бабушкой опять сидим вдвоем и молча ощущаем наше одиночество. По коридорам никто шайбу не гоняет и царит давящая тишина. Но вот пока и все. Крепко вас целуем, а также маму и папу. Пишите, не забывайте старичков.

Дедушка».