Роковая корона

— Обязательно. Этот напиток очень полезен для женщин в твоем положении. Клянусь Распятием, я поставлю свечу Богородице, которая, несомненно, покровительствует тебе.

— Одно препятствие преодолено, а сколько еще предстоит… — прошептала Мод, опять откидываясь на подушки. — Недомогания начались так рано; к тому же я буду выглядеть на шесть месяцев тогда, когда будут предполагать лишь пять месяцев беременности. — Она сделала еще глоток. — И потом, ребенок родится на четыре недели раньше, но у него будет нормальный вид и вес! — Мод схватила руку Олдит. — Да как же я с этим справлюсь?

— Тише, моя крошка, — протянула нянька, похлопывая ее по руке. — Тебе нельзя расстраиваться. Будем верить, что Пресвятая Богородица и дальше станет помогать нам. — Улыбнувшись, Олдит пригладила влажные колечки волос на лбу Мод. — Самое первое и самое главное препятствие позади, не так ли?

— Да, — вздохнула Мод. События прошлой ночи промелькнули у нее перед глазами, как сон. Внезапные слезы, тот невероятный, безумный момент, когда она почти поверила, что с ней не Жоффруа, а Стефан, все это удивительным образом помогло ей. — Да, — повторила она. — Мой муж не удивится, когда через месяц я скажу ему, что беременна. — Мод осторожно положила руки на свой живот. — Я чувствую, что у меня будет замечательный сын.

— Ты так уверена, что родится мальчик? — поддразнила ее Олдит.

— Абсолютно, — с сияющими глазами ответила Мод. — Подумай, Олдит, это — плод огромной любви, внук могущественного монарха и по обеим линиям правнук Завоевателя! О, каким великолепным королем он станет!

* * *

Спустя семь месяцев Мод, сидя в своей комнате, играла с Жоффруа в шахматы, и уже почти загнала его в угол. Ее анжуйские фрейлины, расположившись вокруг жаровни, вышивали приданое для малыша, который должен был родиться, по их предположениям, через два месяца. Судя про размерам живота Мод, это будет настоящий богатырь. Чуть подальше, в этой же комнате трувер из Франции пел песню «Радости любви», негромко аккомпанируя себе на лютне. А за стенами замка бушевал февральский ветер.

— Ты должна минуту подождать, жена, — сказал Жоффруа, опершись рукой о подбородок. Он наклонился над маленьким столиком, на котором лежала серебряная с позолотой шахматная доска.

— Конечно, милорд, — ответила Мод, откидываясь в кресле и прикрывая глаза. Мелодия, которую пел менестрель, была любимой песней Стефана, и он часто напевал ее, когда они оставались наедине.

— Немного вина, графиня? — Голос епископа перебил воспоминания Мод.

Перед ней стоял паж с серебряным кувшином вина и кубком.

— Мне не надо, но вы выпейте, — сказала она, заметив, что епископ, слегка нахмурившись, пристально глядит на шахматную доску.

Нахмурившись еще больше, епископ покачал головой. Мод знала, что его светлость считает шахматы как пустым, так и греховным занятием, азартной игрой, достойной порицания. Но Святая церковь запрещала играть в них только духовным лицам, поэтому он мог лишь выражать свое неодобрение.

— Император Священной Римской империи действительно сам научил вас играть в шахматы? — уже в третий раз за последние недели спросил епископ.

— Я уже говорила об этом вашей светлости, — ответила Мод, вовсе не раздражаясь: епископ, несмотря на его предубеждения, был ее хорошим другом. — Мой покойный супруг был искусным игроком… он учил меня с ранних лет, так что в один прекрасный день я смогла стать для него настоящим соперником.

— Жена, из-за всей этой болтовни я не могу сосредоточиться, — произнес Жоффруа, бегая глазами по шахматным фигурам из золота и слоновой кости.

— Простите, милорд, — сказал епископ, поклонившись.

Мод подавила зевок. И тут от внезапного толчка в животе у нее перехватило дыхание. Улыбаясь, она посмотрела вниз, на огромную выпуклость под широким синим платьем. «Тише, сынок», — подумала она, нежно поглаживая живот, уже зная по резким, беспокойным движениям, что это будет настоящий боец, сильный и требовательный. Истинный сын своего отца. Еще один месяц, и он родится. Закончится долгий период ожидания. Ах, если бы только Стефан был здесь и смог разделить с ней этот радостный миг. Стефан, а не Жоффруа.

Кроме этого она ни о чем не жалела, вернувшись в Анжу. Жоффруа был в восторге от того, что так быстро стал отцом, и, несмотря на случавшиеся между ними ссоры, вел себя гораздо лучше, чем прежде: был внимателен и заботился о ней, осыпая подарками, «чтобы подсластить нрав и молоко жены». И, по правде говоря, единственное, что Мод имела против него, — то, что он не был Стефаном.

В первые три месяца беременности Мод не отказывала Жоффруа в своей постели, хотя та ночь, когда она вообразила, что с ней находится не муж, а Стефан, больше не повторилась. Затем она сказала Жоффруа, что Олдит советует на время прекратить супружеские отношения, чтобы не повредить ребенку. Это не доставило ему никаких затруднений, и Мод, решив, что он нашел утешение где-нибудь в другом месте, вздохнула с облегчением, так как близость с ним уже начала становиться невыносимой.