Роковая красавица Наталья Гончарова

Кто же еще за тобой ухаживает кроме Огорева? Пришли мне список по азбучному порядку. Да напиши мне также где ты бываешь, и что Карамзины, Мещерская и Вяземские… Что-то моя беззубая Пускина? Уж эти мне зубы! – а каков Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж? Не ожидал я этого от него. О себе тебе скажу, что я работаю лениво, через пень колоду валю. Все эти дни голова болела, хандра грызла; нынче легче. Начал многое, но ни к чему нет охоты, бог знает, что со мною делается. Старам стала и умом плохам. Приеду оживиться твоею молодостию, мой ангел. Но не жди меня прежде конца ноября; не хочу к тебе с пустыми руками явиться, взялся за гуж, не скажу, что не дюж. А ты не брани меня…» (21 октября 1833 года. Болдино).

«Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но я хочу немножко тебя пожурить. Ты кажется не путем искокетничалась. Смотри: не даром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало… Прошу, чтобы у меня не было этих академических завтраков. Теперь, мой ангел, цалую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка, только не загуливайся, и меня не забывай… Опиши мне свое появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно уже открылись – да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московской бырышнею, всё, что не comme il faut, все, что vulgar… Если при моем возвращении я найду, что твой милый простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.

Ты спрашиваешь как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду; ус да борода – молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут. Просыпаюсь в 7 часов, пью кофей, и лежу до 3-х часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В 3 часа сажусь верьхом, в 5 в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До 9 часов – читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо…» (30 октября 1833 года. Болдино).

Пушкин долго не получал писем от жены, так как она неточно написала адрес. Беспокойство мешало ему сосредоточиться. Но наконец вдохновение пришло, и он принялся за работу: «Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу – и привезу тебе пропасть всякой всячины…» – сообщает он Наталье Николаевне 11 октября.

Болдинские письма поэта, нам кажется, следует рассмотреть отдельно от предыдущих. Пока поэт путешествовал, был занят сбором материалов к своей работе, встречался с новыми людьми, а семья жила на даче вместе с Екатериной Ивановной, у него не возникало беспокойства в отношении появления Натальи Николаевны в свете.

Но вот наступил октябрь, Пушкины вернулись с дачи, поселились в новом доме. Возобновился «сезон» в петербургском высшем обществе, открылись двери великосветских гостиных, начали приходить приглашения на вечера и балы, от которых тогда не было принято отказываться. Видимо, выезжала и Наталья Николаевна, конечно, не одна, а с тетушкой Загряжской. Пушкин знал, что ее всегда окружает толпа поклонников, и этим вызваны его опасения, что она без него будет вести себя не так, как ему хотелось бы. Поэт был старше своей Наташи на тринадцать лет, и по письмам его чувствуется, что он относился к ней в первые годы как к девочке, которую надо оберегать и постоянно предостерегать. Он был уверен в любви своей жены, но все же ему не нравились некоторые воздыхатели, окружавшие Наталью Николаевну, имена которых он желает знать «по азбучному порядку».

Вполне естественно, что ей, молодой женщине, нравилось поклонение мужчин. Кто может упрекнуть ее в этом? Не надо забывать и того, что сам Пушкин, гордившийся красотой своей жены, охотно вывозил ее в свет, особенно в первые годы.

Многое зависело от настроения Пушкина в данную минуту и от обстоятельств. То он пишет: «Кокетничать тебе не мешаю», то: «Ты кажется не путем искокетничалась» и тут же: «цалую тебя, мой ангел, как ни в чем не бывало». «Гуляй, женка… только меня не забывай».

В 1834 году, когда Наталья Николаевна поехала в Москву к своим родным, Пушкин пишет: «Кокетничать позволяю сколько душе угодно», то есть разрешает ей вдали от «большесветия» вести себя свободнее, зная, что она никогда не переступит установленных норм поведения.

В словаре В. И. Даля, современника Пушкина, слово «кокетничать» означает: строить глазки, жеманничать, рисоваться. Конечно, Пушкин ни на минуту не мог себе представить, что его жена может вести себя подобным образом. В его понимании «не кокетничать» значило вести себя в обществе сдержанно, он требовал от нее «холодности, благопристойности и важности», опасаясь, что живость характера и естественность поведения Натальи Николаевны могут дать повод к осуждению и сплетням в чопорном светском обществе.