Роковая красавица Наталья Гончарова

К тому времени давно начавшийся разлад между родителями Николая Афанасьевича достиг решающей фазы: они разъехались. Хотя дела Афанасия Николаевича уже сильно пришли в упадок, он не оставлял своих привычек и продолжал вести расточительную жизнь. Надежда Платоновна долго сдерживала сумасбродства своего супруга, но в конце концов не выдержала: в 1808 году уехала с Полотняного Завода и поселилась в собственном доме в Москве. Впоследствии Афанасий Николаевич выделил ей отдельный капитал в 200 тысяч рублей и таким образом навсегда отделался от мешавшей ему жены.

Вскоре Афанасий Николаевич уехал надолго «жуировать» за границу, оставив сыну доверенность на управление всеми предприятиями. Николай Афанасьевич, видимо обладавший энергией и деловитостью своего прадеда, сумел за время отсутствия отца значительно поправить дела, высылая Афанасию Николаевичу большие суммы и тем удерживая его за границей. В 1811 году он был награжден орденом Владимира IV степени «за приведение к должному устройству и усовершенствованию состоящие в Калужской губернии фабрики полотняной и писчей бумаги».

Но тут грянула война 1812 года. Французы близко подошли к гончаровским владениям. В Полотняном Заводе некоторое время стоял со своим штабом сам фельдмаршал Кутузов. Комнаты, в которых он жил, потом назывались «кутузовскими». Неприятель до Полотняного Завода не дошел, а при отступлении под Малоярославцем наполеоновские войска были наголову разбиты.

Афанасий Николаевич в самом начале войны сумел пробраться через границу и вернулся в Завод. И не один. Он привез с собой любовницу – madam Babette, тем самым чрезвычайно осложнив семейные отношения.

Семья Гончаровых пробыла в Кариане до августа 1813 года, но Николай Афанасьевич за это время неоднократно бывал в Полотняном Заводе, учитывая необходимость возобновить работы на фабриках. Видимо, в 1813 и 1814 годах отец и сын ведали делами совместно, во всяком случае имеются документы за эти годы, подписанные ими обоими. Николай Афанасьевич ездит по поручениям отца в Калугу, Москву и Петербург.

К детям нанимаются иностранные гувернеры и гувернантки, учителя музыки. В одном из писем Николай Афанасьевич передает им приветы, сообщает Наталье Ивановне, что послал в Завод настройщика. «Друг мой Ташок» называет он жену…

Но атмосфера в доме складывается нетерпимая. Старик требует оказывать все знаки внимания мадам Бабетт (которую домашние звали «парижской прачкой») как хозяйке дома. Несомненно, Николай Афанасьевич пытался удержать отца от бесхозяйственности и расточительства, но безуспешно. В начале 1815 года Афанасий Николаевич совсем отстраняет сына от управления делами, стремясь бесконтрольно распоряжаться доходами.

Молодые Гончаровы переезжают в Москву, оставив в Полотняном Заводе маленькую Ташу, любимицу Афанасия Николаевича. Дед в ней души не чаял и, по словам Араповой, страшно баловал. По-видимому, девочка прожила там года два-три, окруженная всяческими заботами. Надо полагать, именно здесь была к ней приставлена, помимо других, и гувернантка – англичанка мисс Томсон, которую она очень полюбила. Впоследствии, в 1849 году, Наталья Николаевна написала ей за границу письмо и сама удивлялась, что не забыла язык, следовательно, так хорошо его знала с детства.

В этот период, очевидно, писался и приводимый нами портрет маленькой Таши неизвестного художника-любителя, на котором изображена девочка лет пяти, с коротко остриженными волосами, с недетски серьезным лицом.

В Москве Гончаровы жили в собственном доме на Никитской улице[7]. Сохранился рисунок дома, сделанный А. П. Васнецовым в 1880-х гг. Большая усадьба с барским домом и флигелями (все постройки деревянные) занимала чуть ли не целый квартал между Большой и Малой Никитскими, вдоль Скарятинского переулка. Вероятно, при усадьбе был и небольшой сад. В доме на Никитской много раз бывал Пушкин, а в одном из писем к жене он пишет, что живет на антресолях гончаровского дома.

К концу 1814 года обычно относят начало болезни Николая Афанасьевича, сведения о которой очень противоречивы. Семья приписывала причину ее падению с лошади, говорили о наследственности со стороны матери. Впоследствии его считали «повредившимся в уме». В известной степени закреплению подобной версии способствовали и «воспоминания» Араповой: она рисует его состояние в весьма мрачных красках.

Но в наше время, еще в 1936 году, сомнение в его психическом заболевании высказала Т. Волкова, которая писала, что «факты, сообщаемые А. П. Араповой, мало достоверны, ничем не доказаны. У нас нет никаких оснований думать, что дело происходило именно так, как она описывает. По-видимому, обычно он был тих и спокоен, даже мог заниматься делами, и припадки болезни находили на него временами».