Роковая красавица Наталья Гончарова

Дорогой друг, вот и масленица прошла, а с ней и часть моих мучений; в самом деле, кажется я стал немного спокойнее с тех пор, как не вижу ее каждый день; и потом всякий не может больше брать ее за руку, за талию, танцевать и говорить с нею, как это делаю я, и спокойнее, чем я, потому что у них совесть чище. Глупо, но оказывается, чему бы я никогда не поверил, что это ревность приводила меня в такое раздраженное состояние и делала меня таким несчастным. И потом, когда я ее видел в последний раз, у нас было объяснение. Оно было ужасно, но облегчило меня. Эта женщина, у которой обычно предполагают мало ума, не знаю дает ли его любовь, но невозможно внести больше такта, прелести и ума, чем она вложила в этот разговор; а его было очень трудно поддерживать, потому что речь шла об отказе человеку, любимому и обожающему, нарушить ради него свой долг; она описала мне свое положение с такой непосредственностью, так просто, просила у меня прощения, что я в самом деле был побежден и не нашел ни слова, чтобы ей ответить. Если бы ты знал, как она меня утешала, потому что она видела, что я задыхаюсь и что мое положение ужасно; а когда она сказала мне: я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня никогда большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит, и я не могу быть счастливой иначе, чем уважая свой долг, пожалейте меня и любите меня всегда так, как вы любите сейчас, моя любовь будет вашей наградой; право, я упал бы к ее ногам, чтобы их целовать, если бы я был один, и уверяю тебя, что с этого дня моя любовь к ней еще возросла, но теперь это не то же самое: я ее уважаю, почитаю, как уважают и почитают существо, к которому вся ваша жизнь привязана. Но прости, мой дорогой друг, я начинаю письмо с того, что говорю о ней; но она и я это нечто единое, и говорить о ней это то же, что говорить обо мне, а ты укоряешь меня во всех письмах, что я недостаточно распространяюсь о себе. Как я уже говорил, я чувствую себя лучше, гораздо лучше, и начинаю дышать, слава богу, потому что моя пытка была невыносима; быть веселым, смеющимся на людях, при тех, которые видели меня ежедневно, тогда как я был в отчаянии, это ужасное положение, которого я и врагу не пожелаю…»

Не проанализировав должным образом эти письма, М. А. Цявловский сразу и безоговорочно сделал вывод: «В искренности и глубине чувства Дантеса к Наталье Николаевне на основании приведенных писем, конечно, нельзя сомневаться. Больше того, ответное чувство Натальи Николаевны к Дантесу теперь тоже не может подвергаться никакому сомнению. То, что биографы Пушкина высказывали как предположение, теперь несомненный факт». И крайнее раздражение Пушкина в этот период Цявловский объясняет тем, что поэт или «знал об объяснении Дантеса с Натальей Николаевной (от нее) или догадывался об этом».

Т. Г. Зенгер-Цявловская как-то в беседе с нами, когда мы были у нее, рассказывала, что после этих писем ее муж начал было писать книгу, в которой хотел «стереть в порошок Наталью Николаевну» (его слова), но не успел этого сделать.

Конечно, в то время не были известны письма Н. Н. Пушкиной, написанные как при жизни поэта, так и после его смерти. Они были найдены нами и в защиту жены Пушкина опубликованы в 1975—1980 годах в книгах «Вокруг Пушкина» и «После смерти Пушкина», и суждения о Наталье Николаевне в пушкиноведении в корне изменились.

В связи с этим многие исследователи и писатели критически отнеслись и к пресловутым письмам Дантеса.

Так, например, для Д. Д. Благого во всей этой истории всего важнее то обстоятельство, что, хотя неизвестная дама и есть Н. Н. Пушкина и у нее было к Дантесу какое-то чувство, но она осталась верна своему долгу.

Сомнение в том, что Наталья Николаевна признавалась в любви к Дантесу и что он безумно любил ее, высказала и писательница Агния Кузнецова в книге «Моя Мадонна».

«…Но полно, было ли признание Натальи Николаевны ему, Дантесу, в своей любви, если действительно письма эти написаны о ней?.. Было ли что-нибудь, кроме жалости к нему, когда она верила в искренность его чувств?.. Можно ли не усомниться в его безумной самозабвенной любви к Наталье Николаевне, когда в то же время он женится на ее сестре или поддерживает самые нежные отношения с Идалией Полетикой?»

С. Л. Абрамович считает, что «письма влюбленного молодого человека всегда являются свидетельством, до крайности субъективным»… Поэтому «следует отнестись с сугубой осторожностью к его заявлениям, касающимся Н. Н. Пушкиной… Его слова «…она тоже меня любит…» свидетельствуют скорее о его самоуверенности, чем о реальном положении дел».