Роковая Маруся

Ах, если бы врачи понимали, что Кока – и в больших дозах – был сейчас для нее лучшим лекарством! Они оба были в некотором смысле «слегка подпорченными бананами»; их непринужденная порочность и даже бесстыдство, наивное и искреннее, как у детей, едва не привели к тому, что они чуть ли не разделись прямо тут, за больницей, и чуть ли не совершили того, к чему их так тянуло, – здесь же, на снегу, на брошенной верхней одежде. Все шло к этому, и пальто уже были сброшены. Но… последние остатки благоразумия – у него и стыдливости – у нее победили: верхняя одежда вновь была надета. Да и опыт вовремя подсказал, что в пальто будет не видно со стороны, что делают руки, а руки могли совершить хотя бы эрзац того счастья обладания, которого оба так хотели. И потом: теперь-то куда было спешить! Теперь-то у них все было впереди, какие наши годы! Кока ушел, пообещав прийти завтра, и в первый раз за много дней он чувствовал себя счастливым, а Маша пошла к себе в палату. По дороге она думала: «Отчего это я назвала его „Малыш“? Почему не „Жу-жу“, „Си-си“ или, скажем, „Котик“? Это было бы правильнее – Костя – „Котик“… Но… вырвалось как-то само – „Малыш“. А… если он и есть – „Малыш“?… Большой такой, красивый „Малыш“. Ну и ладно, – с довольной усмешкой решила Маша, – пусть он теперь будет – „Малыш“, так тому и быть».

Так и стало. Отныне и навеки прирученный Малыш бывал у Маши каждый день, а когда ее на сутки-двое отпускали из больницы, он заранее находил место, где им можно было встречаться. Маша была даже раза два в Кокином зоологическом музее, что послужило причиной ссоры между ним и Любанькой и необходимости подыскать себе новое жилье. Но все равно – сравнительно короткие, поспешные, порывистые встречи не могли утолить их постоянного любовного голода, а раз так, то все длится дольше, чем обычно. Попробуйте снять все запреты перед Ромео и Джульеттой, oтменить всех Монтекки и Капулетти, всю родовую вражду и поселить их по-семейному вместе, в одной комнате, сказать: «Нате! Получите друг друга! Все можно! Наслаждайтесь своей любовью, сколько хотите!»

Э-э-э, неизвестно еще, что тогда получится, как скоро они осточертеют друг другу, начнут ссориться, ругаться – кому мусор выносить, кому с собакой гулять, – а потом пресыщение физической близостью перейдет в привычку, потом – в супружеский долг, а потом они (Ромео и Джульетта!) не то что перестанут любить, а может, даже (страшно подумать!) – даже нравиться один другому. Вот что может произойти, если все можно и всего – много! Нет, только через тернии к звездам, любовь надо стимулировать запретами! Вот и у наших героев все в этом смысле пока хорошо: Маша замужем, встречаются они тайно, где попало, квартиры Кока пока не нашел, живет у того, кто пустит, а с девушкой не пустит почти никто, а значит, опять – урывками, случайно, даже уехать в лес подальше нельзя, не лето ведь!

Поэтому (смешно и стыдно!) иногда даже в темных, загаженных подъездах, облагораживая их на короткое время запахом Машиной «Шанели»; иногда в театре, в «мертвое» время между репетициями и спектаклями, поминутно трясясь, что кто-нибудь войдет и увидит; иногда в кафе – просто посидеть, посмотреть, поговорить, подышать, за руку подержать, а один раз (о ужас!), когда зуд страсти стал и вовсе нестерпимым, – в этом же кафе, запершись в мужском туалете, в антисанитарных условиях… – черт знает что, страшно вспомнить!.. Если бы советский аристократ Ленчик узнал или даже увидел, все равно не поверил бы своим глазам, что Маша, царица… в подъезде, в туалете… – да он бы просто с ума сошел!

И, поскольку было так, счастье обладания было, мягко говоря, неполным, им все время друг друга не хватало, а значит, «костер любви» (это из песни опять) пылал с неистовой силой. В общем, красиво развивался роман, я бы даже сказал – весело. Так прошла вся зима, а весной театр поехал на гастроли, в город Одессу…

О творожке, пельменной и о пустяке, который может

Итак, что мы имеем? Одесса, гастроли, весна, море, каштаны, любовь, а также долгожданная возможность наконец принадлежать друг другу всецело и без остатка, роковая, однако, возможность, в чем мы с вами вскоре и убедимся.