Роковая молния

— Надень ее сегодня.

Эндрю кивнул, понимая, что для Кэтлин эта медаль была чем-то вроде талисмана. Она пристегнула медаль ему на грудь, потом взяла свечу и подошла к двери.

— Разреши я приготовлю тебе завтрак.

В ее голосе слышалась надежда провести вместе еще несколько минут.

— Я перехвачу что-нибудь в штабе.

Кэтлин без возражений прошла к выходу, Эндрю последовал за ней, кончик сабли звякнул на ступенях. Кэтлин открыла дверь и поставила свечу на столик. В тусклом свете ее длинные распущенные волосы сияли собственным огненным светом, бледная кожа и зеленые глаза тоже, казалось, испускали свет.

Некоторое время они стояли и смотрели друг на друга, потом Эндрю шагнул вперед, обнял ее, приподнял над землей, поцеловал в губы и шею, медленно опустил. Она хотела что-то сказать, но он приложил палец к ее губам.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

С этими словами Эндрю отвернулся, расправил плечи и зашагал по улице к городским воротам. Он знал, что Кэтлин плачет и смотрит ему вслед, но не оглянулся. В голове снова вспыхнуло видение. Он стоит перед мерками с поднятой саблей, мир вокруг лежит в руинах, он должен умереть последним, увидев страшную картину разгрома. Эндрю усилием воли прогнал видение, вызвав в памяти образ Кэтлин, стоящей у двери, вспомнил вкус ее губ в прощальном поцелуе. Он продолжал идти, и одновременно с ним из множества дверей выходили люди, прощались и шли к городским воротам, за которыми их ждала неизвестная судьба.

— Бог солнца, дарующий жизнь, дарующий день, мы склоняемся в поклоне и приветствуем тебя.

Сарг закончил молитву, сотни тысяч мерков подхватили последние слова, и степь отозвалась громким эхом. Ряд за рядом воины опускались на колени, склоняли головы, брали горсть земли и прижимали ко лбу, напоминая себе, что они вышли из праха и превратятся в прах. Пропели нарги кар-карта, им пронзительно вторили нарги предводителей кланов, командиров уменов, командиров тысяч.

Тамука поднялся на ноги, поклонился на запад, в сторону уходящей ночи, провожая духов предков. Сотни тысяч воинов последовали его примеру, раздались бряцанье оружия и скрип кожи, сотни тысяч лезвий взметнулись в салюте и блеснули в первых лучах рассвета. Крик затих вдали, мерки повернулись на восток, где их ждал скот.

Из степи налетел порыв утреннего ветерка, предвещающего жаркий день. Тамука взошел на свой наблюдательный пункт и посмотрел на юг. Вдоль берега в шахматном порядке выстроились четыре умена пеших воинов. На склонах холмов ждали шесть других уменов, позади них еще десять. Четырнадцать уменов расположились двадцатимильной дугой в западном направлении. Далеко на севере, в лесах, уже второй день сражались два пеших умена. Дальше всех стояли в резерве четыре умена конницы, они ожидали первой возможности устремиться в прорыв.

Все было готово.

Тамука обернулся к знаменосцу. — Пусть начинают.

Над землей взвился красный флаг. Далеко впереди, с невысокого обрыва над берегом реки, поднялось облачко, через несколько мгновений донесся грохот выстрела. И вот уже три сотни пушек вдоль всего берега открыли огонь. Начался первый этап атаки.

— За все, что ниспошлешь нам в своем милосердии… — шептал Эндрю слова молитвы, когда прозвучал первый выстрел со стороны мерков.

Внезапно весь западный берег скрылся из глаз.

— …мы благодарим тебя, Господи, — закончил он и пригнулся от первого снаряда, просвистевшего над головой.

С неба обрушился смертоносный град снарядов, перед стенами бастиона вырастали гейзеры земли, бревенчатые стены вздрагивали от ударов, со стен летела пыль.

— Готово! — взволнованно крикнул русский артиллерист.

Он только что тщательно навел на цель трехдюймовую пушку и теперь отступил назад, держа в руках вытяжной шнур. — Всем отойти!

Он дернул за шнур, пушка с пронзительным скрежетом отскочила назад, раздался свист снаряда. Артиллерист поднял к глазам бинокль, пытаясь разглядеть вспышку взрыва сквозь клубы дыма. — Черт возьми, как раз в точку! Лейте воду!

Остальные тридцать орудий северной батареи — «наполеоны», трехдюймовки и четыре уцелевшие пушки 44-й Нью-Йоркской — выстрелили единым залпом.

Эндрю увидел, как снаряды врезались в линию артиллерии мерков, взметнули вверх тучи земли, опрокинули несколько пушек. Через секунду детонировали ящики со снарядами, раздался оглушительный взрыв. Люди высунулись из окопов, послышались радостные крики. «Лучших выстрелов нельзя себе и представить», — подумал Эндрю. Вскоре все потонуло в клубах дыма.

Он обернулся к югу. На протяжении четырех миль по всей долине вступили в бой полдюжины батарей, вплоть до самой южной, тоже имевшей трехдюймовые орудия и «наполеоны». Строгий приказ предписывал вести ответный огонь не спеша, только после тщательной наводки, — боеприпасы приходилось экономить. Подавление вражеской артиллерии было второстепенным делом по сравнению с предстоящим отражением основной атаки мерков.

Эндрю опустил взгляд на свои часы, выполнил ритуал ежедневного перевода стрелок на полтора часа назад и сверился с часами на городской башне. Было всего четыре тридцать утра.