Роковая молния

Эндрю тоже направился к костру. Вилла служила опорным пунктом для 3-го и 4-го корпусов, занимавших позиции по обе стороны от нее. На земле вокруг нее все еще валялись тела мерков, прямо перед фасадом пылал огромный костер, к нему подходило все больше и больше людей, многие из них были ранены. Возле уцелевшей стены были составлены боевые знамена, и Эндрю задержался, чтобы взглянуть на них. Покрытые славой стяги полков Суздаля, Кева, Новрода, Мурома и Вазимы. Старинные названия русских городов дали имена полкам, впитавшим в себя традиции и доблесть Армии Потомака. В центре стояло знамя старого 35-го Мэнского полка, его солдаты приняли на себя главный удар, и многие из них уже никогда больше не смогут встать в строй.

Эндрю оглядел собравшихся и заметил среди них лица своих старинных друзей. Недалеко от себя он увидел Гейтса с блокнотом в руке — можно было подумать, что тот и впрямь собирался выпустить еще один номер своей газеты. Рядом с. ним находился Билл Уэбстер, он больше не был министром финансов, он снова встал в строй солдат. Так много знакомых лиц.

Из-за виллы появились несколько человек и установили стол прямо перед костром. Следом вышел Григорий, командовавший корпусом, в котором едва насчитывалась одна бригада солдат; на его лице лежала печать угрюмой решительности. Григорий взобрался на стол и поднял руку, призывая всех к тишине.

Эндрю подошел к костру и занял место позади всех, рядом с ним встал Марк, их окружили ветераны 35-го полка. Эндрю снова ощутил узы старой дружбы и почувствовал первый прилив возрождающейся силы, несмотря на мрачную уверенность, что война проиграна и утром все будет кончено. При виде знакомых лиц, на которых в свете костра сияли любовь и дружба, боль потерь отступила куда-то далеко.

— Друзья мои! — начал Григорий. — Я созвал вас, чтобы поговорить и с моими товарищами по 3-му корпусу, и со всеми собравшимися вокруг этого костра.

Григорий замолчал, глядя на окружающих, поджидая тех, кто продолжал подходить с других участков фронта. Люди шли и шли со всех сторон, привлеченные светом огня, движимые любопытством. Наконец их набралось не менее тысячи.

— Мы немало воевали вместе, — снова заговорил Григорий, и его голос зазвенел над землей. — И сегодня ночью мы знаем, что все мы братья. Наши традиции восходят к далекому туманному прошлому, вместе мы прошли множество сражений, начиная с Антьетама.

Эндрю повертел головой, отыскивая немногочисленные лица тех, кто сражался рядом с ним в тот трагический день.

— Потом были Геггисберг и Уайлдернесс. А на этой планете был сначала бой у переправы.

Русские солдаты согласно кивнули, а Григорий продолжал зачитывать длинный список сражений, сплотивших людей, оставивших по себе горестные и славные воспоминания.

— И вот теперь нас осталось совсем немного перед решающей битвой.

Люди вокруг притихли. Григорий на мгновение опустил голову, словно собираясь с мыслями, затем выпрямился и поднял сверкающий взгляд к звездам.

Коль суждено погибнуть нам — довольно
Потерь для родины; а будем живы
Чем меньше нас, тем больше будет славы.
(Здесь и далее Шекспир У. Генрих V. Акт IV. Сцена 3 (пер. с англ. Е. Бируковой))

Эндрю встрепенулся и с улыбкой посмотрел на Гейтса. Григорий, русский крестьянин, читал «Генриха V», и Эндрю чувствовал, что глубоко в его душе пробуждается отклик на слова Шекспира. Высокий голос юноши звучал в ночном воздухе, как зов кларнета. Никто из собравшихся не проронил ни слова, люди замерли, подняв освещенные костром лица.

Сегодня день святого Криспиана;
Кто невредим домой вернется, тот
Воспрянет духом, станет выше ростом
При имени святого Криспиана;
Кто, битву пережив, увидит старость,
Тот каждый год в канун, собрав друзей,
Им скажет: «Завтра праздник Криспиана»
Рукав засучит и покажет шрамы:
«Я получил их в Криспианов день».

Эндрю ошеломленно оглядел окружающих: они стояли неподвижно, глаза сияли, головы покачивались в такт стихам, глубокое волнение охватило души солдат.

Старик о них расскажет повесть сыну,
И Криспианов день забыт не будет
Отныне до скончания веков;
С ним сохранится память и о нас…

Григорий помолчал, ненадолго опустив голову. Когда он снова поднял ее, на глазах его блеснули слезы, голос задрожал, но остался таким же звенящим.

О нас, о горсточке счастливых братьев…