Роковая монахиня

— Но что сделала тебе эта бедная бесформенная Анн Скегг? — насмешливо спросил он. — Конечно, у нее есть свои странности, но старуха абсолютно безобидна, хоть и выглядит довольно грозно. Нет, нет, Френсис, ты останешься здесь. Я быстро управлюсь со всеми делами — ты даже не заметишь моего отсутствия, и мы сразу же уберемся отсюда. Поедем отдыхать куда-нибудь в Швейцарию или на Ривьеру. Ну как? Я совершенно уверен, что пьеса вызовет сенсацию.

Он уехал. К вечеру в воздухе как-то неуверенно стали кружиться редкие снежинки, но вскоре они переросли в настоящий буран, бушевавший всю ночь. Проснувшись, я нашла дом похожим на осажденный город: двери были наполовину завалены нанесенными за ночь сугробами, доходящими до самых окон; комнаты были наполнены каким-то странным, казавшимся мне ненастоящим светом, и дом был окружен той неземной тишиной, которую всегда приносит с собой снег. Дороги и даже ограды исчезли, и поэтому было абсолютно невозможно выбраться с фермы и хоть как-то связаться с внешним миром. В этом доме Анн Скегг… и стоявший на подоконнике череп со своей неизменной ухмылкой.

Прошло некоторое время. Я укрепилась в убеждении, что в доме, в этой мрачной, покрытой плесенью гостинной царит какой-то злой дух. Атмосфера ненависти была такой насыщенной, что я не только чувствовала, но даже видела ее и тщетно, безуспешно пыталась с ней бороться. Видения преследовали меня днем и ночью. Я заметно осунулась, мои глаза приобрели немного диковатое выражение, я вздрагивала при каждом звуке. С каждым днем Анн Скегг возбуждала во мне все больший и больший ужас; мне казалось, что над головой у нее, как черное облако, висит аура невыразимой злобы. Я была убеждена, что все, что вызывало в этой сморщенной, похожей на троля старухе оживление, было обязательно чем-то гадким. У меня выступал холодный пот, внутри все переворачивалось, когда я чувствовала на себе взгляд ее своеобразных, скучающих глаз, полный безжалостной и наводящей ужас ненависти. Казалось, ей ненавистно само мое присутствие. В ее взгляде как бы сквозило желание остаться наедине с этим зловещим черепом, к которому она, судя по всему, питала особую отвратительную привязанность. Я часто видела, как она что-то тихо пела и нашептывала ему, как будто он мог что-нибудь понять, и поглаживала своими тощими пальцами его сверкающую поверхность, как бы лаская его. Как бы невероятно и фантастично это не было, между ними существовала какая-то близость, какое-то тайное взаимопонимание… И когда я смотрела на них, мурашки бегали у меня по коже.

Со временем я стала находить во всем этом какое-то мрачное очарование. Я не могла оторвать от старухи взгляда и часто тайком, сдерживая дыхание, кралась за ней, испытывая, тем не менее, лишь отвращение и антипатию.

Однажды ночью, когда в доме было очень холодно, Анн Скегг заметила, что я шпионю за ней. Она резко обернулась и увидела меня на пороге комнаты. У ног старухи сидела кошка. Шерсть на ней встала дыбом, она оскалила зубы и тихо, отвратительно зарычала. Анн Скегг медленно пошла ко мне, странно раскачиваясь из стороны в сторону. Со своим трясущимся подбородком, с выставленной вперед головой и недобрыми глазами, взгляд которых приковывал меня к месту, она являла собой самое страшное и беспощадное существо, которое я когда-либо встречала. Я стояла на месте, будто окаменела, будто приросла к нему под воздействием какой-то странной силы, не в состоянии ни пошевелить рукой, ни крикнуть. Кровь моя застыла в жилах, зубы стучали, сердце перестало биться. И вдруг я вскрикнула, потеряв над собой контроль. Анн Скегг приближалась ко мне, а я бочком отступала по стенке, мои пальцы отчаянно искали какое-нибудь оружие, и они его нашли… Дико вскрикнув, я изо всей силы швырнула злобный череп в приближающуюся фигуру и ее рычащее животное. Он упал у ее ног с гулким стуком и раскололся на несколько частей.

Анн Скегг вдруг разразилась противным, отвратительным смехом.

Только позже я поняла, что наделала. Страх поймал меня в свои безжалостные объятия. Один за другим в моем мозгу вставали страшные примеры наказания, которое падало на головы людей, осмелившихся потревожить или оскорбить череп, а я по своей невероятной глупости превратила его в ничто, в кучку костей. И так как не было ни одного случая, когда провинившийся ушел от наказания, я, дрожа, ждала, что будет дальше.

Я была слишком испугана, чтобы спать или хотя бы лежать в постели. Странно, но тот тихий, выводящий из себя звук так и не повторился в ту ночь, хотя я ждала именно его. Стояла зловещая тишина. (В мозгу у меня в который раз прокручивается эта сцена: я распахиваю окно и с неестественной силой выбрасываю в темноту все то, что осталось от черепа, осколки с шумом летят вниз и падают в замерзший пруд. Я слышу и никогда больше не перестану слышать слабый треск тонкого льда, потрясший неподвижный воздух.)