Роковая монахиня

Здесь он услышал, как снаружи из глубины улицы раздался крик ночного сторожа.

— Человек, это ведь человек! — пробормотал господин Булеман. — Ночь так длинна: сколько раз я уже просыпался, и все еще светит луна.

Он взобрался на стул, стоявший у окна эркера. Затем он принялся усердно орудовать своими тощими маленькими ручками, снимая крючок и пытаясь открыть окно, потому что внизу на освещенной луной улице показался сторож. Но петли оконной рамы приржавели намертво. Тут господин Булеман увидел, что сторож, который какое-то время смотрел вверх, ушел в тень домов.

Слабый крик вырвался из груди человечка; дрожа всем телом, он ударил сжатыми кулаками по оконному стеклу, но сил у него не хватило, чтобы разбить его. Тогда он начал срывающимся голосом шептать мольбы и обещания; постепенно, пока фигура человека внизу уходила все дальше и дальше, его шепот превращался в хриплое кряхтение; он хотел поделиться с этим человеком своими богатствами; если только он его услышит, тот будет иметь все, ему самому ничего не надо, совсем ничего; вот только кубок — это собственность маленького Кристофа.

Но человек внизу беззаботно шел своей дорогой и вскоре скрылся в переулке. Из всего того, что говорил господин Булеман этой ночью, никто не услышал ни единого слова.

Наконец после всех напрасных усилий маленький человечек сжался в комок на сиденьи стула, поправил съехавший колпак и уставился, бормоча непонятные слова, в пустое ночное небо.

Так он и сидит до сих пор и ждет, пока бог сжалится над ним.

Перевод с немецкого С. Боровкова

Генрих Зайдель Ночная карета

Люди всегда думали, что газовое освещение и железная дорога — это смерть для привидений. Это неверно: привидение приспосабливается ко всему. Когда пугающее новое становится старым, и, привыкая к нему, вырастают новые поколения, призрачные фантомы потихоньку смелеют и показываются из своих убежищ в древних, заброшенных замках, где они вели одинокое и унылое существование, и возвращаются к людям в новых формах и измененном облике, занимая свое место в их жизни. Даже трезвый, современный Берлин населен особой породой привидений, которые туманными и пасмурными ночами способны сыграть свои жуткие шутки с впечатлительными натурами.

До сих пор еще неясно, какое преступление искупает несчастный дух кучера, который туманными ночами разъезжает на своей карете по Берлину. Существует немало предположений. Рассказывают историю, похожую на легенду о некоем извозчике, которому настолько нравилось свое ремесло, что он поклялся отказаться от возможности попасть на небо, если сможет вечно ездить по дорогам веселым возницей. Его желание исполнилось; он не попал на небо, но зато попал на небосвод, где в созвездии Большой Медведицы теперь вечно несется в бесконечном пространстве. В звездном безмолвии зимних ночей можно иногда услышать щелканье его кнута.

К сожалению, эта легенда, соответствующим образом примененная к кучеру ночной кареты, не выдерживает никакой критики; желание вместо неба — даже вместо ада — вечнобыть кучером берлинской кареты, такое помешательство человеческого рассудка представить себе просто невозможно! Впрочем, не столь важно происхождение ночной кареты — со временем мифотворческая сила народа выберет правильный вариант, однако не подлежит сомнению факт ее существования! Я это доподлинно знаю из утверждений одного достойного, равно как и внушающего доверие человека, господина Тобиаса Грюндлера, который познакомился с этой каретой на собственном опыте.

Господин Тобиас Грюндлер — молодой человек, лишенный суеверий и предрассудков. Он считает себя приверженцем Геккеля и Дарвина, из трудов которых он, впрочем, не прочел ни строчки и о теориях которых у него в целом весьма смутное представление. Господин Грюндлер относится, в частности, к тем почитателям прогресса, которые стремятся не столько понять его суть, сколько показать себя его сторонниками, создавая вокруг своей личности ореол просвещенности. Было бы оскорбительным предположить, что господин Грюндлер хотя бы на йоту верил в призраков и привидения или во что-либо подобное в этом роде; и лишь когда разговор заходит о ночной карете, его лоб собирается резкими складками, глаза приобретают особое выражение, а на лице появляется та озабоченность, которая бывает у карточного игрока, сдающего последнюю козырную карту.

Был прекрасный вечер, мы сидели в кабачке «Мозельбах»; господин Грюндлер только что заказал шестую кружку того сорта мозельского вина, который любителям «кисленького» был известен под названием «кучер», и вследствие этого он был в приподнятом настроении, общительным и склонным к доверительным разговорам, что, в общем-то, могло показаться удивительным, учитывая вкус упомянутого напитка, — вероятно, только длительная привычка к нему могла послужить тому объяснением. В этот вечер господин Грюндлер поведал мне свою историю с ночной каретой.