Роковая монахиня

Сказав это, рассказчик вытянулся в кресле и сложил руки на груди, как бы иллюстрируя вышесказанное своим фраком и белым галстуком. Только сейчас у меня возникла мысль о том, что он для прогулки в окрестных лесах и по горным склонам не оделся, это было бы вполне естественно, соответствующим образом. И на его лакированных штиблетах не было видно никаких следов грязи. Ко всему его виду подходило скорее расхожее определение «одетый с иголочки». Но его пребывание в лесном уединении, видимо, продолжалось довольно долго, судя по его собственным словам и по тому, что в течение всего вечера я его ни разу не видел, хотя гостиница была заполнена гостями, и каждая пара рук оказалась бы нелишней. Возможно, все эти несуразности были причиной того, что его неожиданное появление в моей комнате стало казаться мне теперь в некоторой степени необычным. Я посмотрел на его только сейчас по-настоящему освещенное лампой лицо, которое было пугающе бледным и неподвижным. Какое-то странное, необъяснимое самому себе чувство беспокойства и страха перед ним охватило меня.

Все это время мой гость находился в одном и том же положении, сохраняя неподвижность, как парализованный. Наконец он сел прямо и продолжил свой рассказ:

— Для моей матери и меня наступили трудные времена. Состояния у нас не было; лишь три месяца разрешили нам жить в лесном доме, до тех пор, пока не вселился новый лесничий с семьей. Прощание со старым, ставшим родным домом было тягостным. Меня охватило предчувствие, что надвигаются перемены во всей моей жизни и они разрушат то, что до сих пор составляло ее счастье.

Тогда матушка заняла место управительницы здесь, в гостинице моего будущего отчима, который незадолго до этого потерял свою первую жену. Я знаю, что решение выйти за него замуж нелегко далосьматери и сделала она это не в последнюю очередь из-за восьмилетней дочери хозяина, которую вдовец вынужден был воспитывать один и к которой моя матушка тем временем привязалась всем сердцем. К тому же будущий отчим был готов принять меня и заботиться обо мне по-отцовски.

Это он и делал, правда, на свой манер. Однако о лесной академии он ничего не хотел слышать с самого начала. А мое пристрастие ко всему поэтическому было для него полностью неприемлемо. Его намерения в отношении меня были направлены сугубо на практические цели. У кого есть деньги, у того в наши дни есть все — таков был его принцип. И поэтому он послал меня сначала в торговую школу. «Когда ты станешь расторопным коммерсантом, — сказал он мне, — ты сможешь поехать посмотреть, как ведется гостиничное дело в больших отелях, и если мы сработаемся, ты сможешь стать нашим управляющим». Словом, прежние мечты были, так сказать, похоронены, я стал другим человеком. Только одно осталось у меня от прошлого: когда навязанное мне окружение начинает давить на меня всей тяжестью и мне становится невмоготу, я ищу убежище в лесу. А огорчений в моей дальнейшей жизни было в избытке.

Погруженный в свои мысли, похожий скорее на восковую фигуру, нежели на живого человека, мой ночной гость сидел у камина, снова умолкнув довольно надолго. У меня опять появилась возможность без помех рассмотреть его, потому что, казалось, он не обращал на меня сейчас никакого внимания. В какие-то мгновения у меня появлялось ощущение, что все тело налито свинцом, настолько тяжесть его положения отдавалась в моей душе. Да, я тоже нес груз ответственности за его судьбу.

Как я мог так ошибиться в нем? Теперь не было и следа того фатовского поведения, которое я приписывал ему раньше. Он словно угадал мои мысли и продолжил свой рассказ еще более тихим, чем прежде, голосом:

— Конечно, это любезничанье и важничанье мне самому было не по душе. И то, что нашему брату в такой степени надо следить за внешним видом. Всегда следует быть элегантным, обходительным, внимательным! Создавать у людей впечатление культурного заведения! Отчим все чаще называл меня Жан, намекая на то, что я говорю по-французски. Мое настоящее имя Йоганн казалось ему слишком простецким. Репутация, как он ее понимал, для него была все. При этом у меня часто возникала мысль, как было бы хорошо, если бы не нужен был весь этот маскарад и можно было бы просто любить, ненавидеть, жить и умирать, оставаясь таким, каким создал бог. Но для меня уже обратной дороги нет.

— Не говорите так, — возразил я. — Прошлого, конечно, уже не изменишь, но, слава богу, никогда не поздно изменить свою жизнь. Почему бы вам просто не бросить все и уйти? Вы уже повидали мир, но еще молоды, а при желании всегда можно начать сначала.