Роковая награда

– Угу, в механосборочном. Хочу осенью на рабфак попробовать. А может, и нет – на заводе интересно. Успею, я еще молодая, мне в июне только девятнадцать исполнится.

– Годы летят быстро, Надюша. Мне двадцать семь, а чувствую себя стариком, – не согласился Рябинин.

– У вас, Андрей Николаич, жизнь-то какая! Борьба, война. Помню анкету вашу.

Она пододвинула стул ближе:

– Расскажите мне о войне, ну пожалуйста!

В сгущающихся сумерках блестели ее голубые глаза, влажный ротик чуть приоткрылся. Андрей взял в руки папиросу, вопросительно взглянул на Надежду. Она нетерпеливо кивнула, и Рябинин закурил.

– Война, Надюша, штука тяжелая. Сейчас о войне пишут бравурно, как и подобает победителям. А вот когда она идет, война-то, и ты видишь ее лицо каждый день, это – совсем другое.

– Страшно?

– Трудно. Война – как непосильная работа, от которой нельзя избавиться ни днем, ни ночью. Окопная грязь, кровь, трупы, падеж лошадей, голод, нехватка боеприпасов, дезертиры, частый идиотизм приказов…

– Что значит «идиотизм»? – не поняла Надежда.

– А то и значит, что приезжает на фронт некий чин, ну, к примеру, из Реввоенсовета, обстановки не знает, расстреливает командиров, отдает непонятные приказы, двигает части. Бывало такое.

– Неужели, скажем, товарищ Троцкий не знал обстановки и мог давать неправильные указания? – недоумевала Надежда.

– Вполне, – пожал плечами Андрей. – Обстановку доложили, а она изменилась. Нередко ситуация менялась по пять раз в день.

Надежде было трудно это понять, и она сменила тему:

– Андрей, вы Троцкого видели?

– Не приходилось.

– А Тухачевского?

– Нет.

– Ну уж Блюхера-то? – она чуть не плакала.

– Блюхера видел. Под Волочаевкой. Он мне орден вручал. И потом много раз.

– Под Волочаевкой… – мечтательно проговорила Надежда. – Это про которую в песне: «Штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни»?

– Про нее.

– Ух ты!.. А орден, орден за что дали? Ведь орден Красного Знамени за подвиг дают! – Ее глаза умоляли.

– Не ведаю, что ты понимаешь под подвигом, а дали за взятие неприступной позиции. Разметал мой эскадрон белогвардейскую часть, начал наступление…

– А ранение?

– Это уже на границе, недавно.

Надежда сделала скорбное лицо:

– Больно было?

– Боли в госпитале начинаются. В бою – горячка, хватил казачок шашкой – свет и померк. Потерял сознание.

Они помолчали. Рябинин встал размять ноги, подошел к окну.

Стемнело. Желтый свет фонарей выхватывал запоздалых прохожих.

Надежда поднялась, стала рядом. Андрей ощутил ее взгляд, повернулся. Губы и блестящие глаза были так близко. Он ловил ее запах, и этот запах возбуждал. Кровь ударила в голову, Андрей схватил ее плечи, жадно поцеловал пухлые губы, почувствовал тепло упругой груди.

Надежда высвободилась, отстранилась, повернула голову в сторону и зашептала:

– Не надо, не так скоро, товарищ Андрей, стыдно так быстро.

Он овладел собой: «Действительно, что это я, как с цепи сорвался. Нам вместе работать предстоит, да и девчонка малознакомая».

– Темно, надо свет зажечь, – Андрей прошел через комнату и щелкнул выключателем.

Надежда стояла спиной к окну. Она прибирала волосы и улыбалась.

– Я провожу тебя. Где ты живешь? – нарушил молчание Рябинин.

– У порта, за Каменным мостом направо, – ее глаза светились нежностью. Для Андрея это было мучительно.

– Идем, уже поздно, – твердо сказал он.

– Только доедем до рынка на трамвае – ночью бандиты шалят, – предупредила Надежда.

– Боишься?

– Еще бы! Вчерашней ночью лабаз взяли, убили милиционера. Судачат, шайка Гимназиста налетела.

– Вчерашней ночью? – вспомнил Андрей. —

Я слышал выстрелы. Кто такой Гимназист?

– Не знаю. Ходят слухи, будто разбойничает он в гимназической фуражке, оттого и зовут его Гимназистом. Года два его ловят, да никак не поймают.

Андрей подошел к сундучку, достал «браунинг» и сунул его в карман.

– Думал, больше не пригодится верный друг, – усмехнулся он.

Надежда приблизилась и крепко обняла Рябинина:

– Ты такой смелый, Андрей Николаич!

* * *

Добрались они без приключений.

По возвращении Андрей зашел в трактир поужинать. Сделав заказ, поразмыслил и велел принести водки. Нестерпимо захотелось напиться, смешаться с пьяной, безрассудной публикой.

Водка сделала свое – фигуры посетителей поплыли в табачном мареве, стало легко и весело.

Вернувшись домой, он лег на диван и провалился в непроглядную темноту сна.

Во сне явился ему Маяковский – плакатный, бешеноглазый, руки в карманах брюк. Поэт молчал и хмурил брови. Вдруг рядом очутилась Виракова. Зыркала Надежда глазами и непристойно поднимала юбку, под которой не было ничего, кроме соблазнительных женских прелестей. Андрей пытался ее схватить, но она со звонким смехом ускользала, а он мучался. Кто-то хлопнул его по плечу, он обернулся и увидел улыбающегося Ковальчука. «Хочешь, завком тебе поможет?» – предложил старый рабочий. Андрей хотел. Он увидел, как Ковальчук вместе с невесть откуда взявшимся Петровичем ловят уже совершенно голую Виракову. Вот они поймали ее и закричали Андрею: «Сначала завком, товарищ Рябинин, сначала завком!..»