Роковая неверность

– Чтобы снять с себя обвинения, я готов на все. Что нужно?

– Поехать к вашей матери.

– Вы хотите, чтобы она подтвердила, что я приехал к ней в семь часов?

Жорик кивнул:

– И ни минутой позже.

– Хорошо. Когда вы хотели бы прокатиться к моей маме?

– Прямо сейчас. Причем на вашей машине и именно по тому маршруту, которым вы добирались до нее в интересующий меня день.

Григорьев заколебался.

– Вы извините, Георгий, но у меня прием. Должны прийти солидные люди.

– Что же делать, Олег Игоревич, – в голосе Привольнова прозвучали нотки сожаления. – Придется чем-то пожертвовать. Вы и ваша мама – ближайшие родственники. Я уйду, а вы договоритесь.

– Вы думаете? – Григорьев слегка округлил глаза.

Тоном рассудительного человека Жорик заметил:

– Дело не в том, что я думаю, а в том, что если мы отложим поездку, вашему алиби будет грош цена. – Он сложил карту и помахал ею в воздухе. – Я могу на время забрать?

– Да, да, конечно.

Мария Михайловна

Сначала поехали к дому Мирослава. Там Жорик засек время, и машина стартовала к дому матери Григорьева. Автомобиль у Олега был классный – новенький «Крайслер» последней модели. Жорик сидел на переднем сиденье, с интересом поглядывал по сторонам и время от времени заглядывал в карту, сверяя, не уклонились ли они от проложенного им мысленно на карте маршрута. Жорик не знал местности, а потому его вполне могли завезти в местечко, расположенное поближе, чем то, которое указал на карте Григорьев. Но нет, пока ехали правильно.

Привольнов глянул на промелькнувшую на доме табличку и сверился с картой. Ехали по Рублевскому шоссе.

– У меня вопрос, – сказал он. – Почему вы не заберете жить маму в Москву? Вы же вроде не бедный человек, могли бы обеспечить ее жилплощадью.

– Да предлагал ей, и не раз, – сосредоточенно глядя на дорогу, откликнулся Олег. – Не хочет. Старуха. Привыкла к своему дому, хозяйство у нее там кое-какое. В город ни за что не заманишь. Сестра тоже приглашала к ней переехать, но мать не согласилась. Вот и мотаемся теперь по очереди к ней, присматриваем.

– И еще один вопрос. Как зовут вашу маму?

– Мария Михайловна.

Григорьев потянулся к приборной панели, нажал на кнопку. Звонкий юношеский голос запел, как понял в дальнейшем Привольнов, про беспризорников:

Между небом и землей стоит под облаками,
Город каменный большой, город белокаменный.
Там асфальт давно метут босыми ногами, с грустными глазами,
Дети Москвы, дети Москвы, вы наша боль, жить такой судьбой.

Под песни группы «Серега» доехали до небольшой захудалой деревеньки. Даже не верилось, что всего в нескольких километрах от мегаполиса с его громадными зданиями, рекламными огнями, нескончаемыми потоками машин, могут существовать такие вот нетронутые цивилизацией селения, с царящими в них тишиной и покоем, с шумящим вокруг лесом, с курятниками во дворах. Наверняка здесь вечерами на скамеечке собираются деревенские бабы, судачат о житье-бытье, на заре поют петухи, мычат кое-где коровы, лают собаки, а в теплое время года окрестная ребятня бегает на речку удить рыбу и купаться. Идиллия. Привольнов почувствовал умиление. Ему вдруг вспомнилось его собственное детство, прошедшее в рабочем поселке, друзья, подруги, одноклассники… Эх, славное было время.

Машина проехала по ухабистой дороге через всю деревеньку и остановилась на окраине ее у дома, сложенного из бревен. Дом был старый, почерневший от времени, с потрескавшимися, отошедшими кое-где резными наличниками. Очевидно, Олег испытывал перед Жориком неловкость за неказистый вид отчего дома, потому что сказал так, словно оправдывался:

– Ремонт делать не имеет смысла. Проще новый построить, чем эту рухлядь реставрировать.

Григорьев вышел из машины. Перед тем как покинуть «Крайслер», Жорик взглянул на часы. Ехали час тридцать пять. Уложились.

Ультрасовременный автомобиль диссонировал с антуражем старой заброшенной улицы, казался перекинутой сюда машиной времени чудо-техникой из будущего. Привольнов обошел «Крайслер» и вслед за открывшим калитку Григорьевым ступил во двор. Своим появлением они вспугнули с десяток жирных гусей, с важным видом расхаживающих по двору. Загоготав и захлопав крыльями, птицы устремились к сараю и только там успокоились. Лежавшая же в конуре собака никак не отреагировала. Она зевнула, как-то виновато глянула на пришедших людей и, положив морду на лапы, потупила взгляд.

– Старый уже пес, больной, – выгораживая ленивого пса, изрек Олег. – Ни на кого не лает. Служит украшением двора.