Густой покров зловещего предчувствия окутал комнату. Я знала, что произойдет дальше, еще до того, как он это озвучил.
— Ты беременна.
Моя рука тут же метнулась к животу.
Прошло четыре дня с момента проведения теста на беременность, но три дня назад у нас был бурный секс. Это не было неожиданностью, а лишь самой невероятной новостью, которую я когда-либо слышала. Внезапно оказалось, что не все потеряно.
У меня появился новый шанс на жизнь.
— Если ты так сильно любила его, неужели ты хочешь вот так покончить с его наследием? Потому что если да, то вот — Зейн схватил скальпель и вложил его мне в руку. — Держи.
— У меня есть право голоса в этом? — глубокий голос прервал нас от двери.

ДЭЙМОН
Моя девочка заметила, как я пялюсь на нее с порога, а потом закричала:
— Дэймон! — и спрыгнула с больничной койки.
Она забыла о подключенных к ней капельницах, которые сдерживали её. Поппи рвалась через них с маниакальной скоростью, но я уже сделал пять шагов к ней и подхватил на руки. Кровь с моей правой руки, куда Дэв выстрелил в меня, капала на черную больничную рубашку Поппи. Бьюсь об заклад, что Пия специально заказала ее для Поппи.
Поппи оседлала меня, закинув руки мне на шею, а ногами обхватив мою талию. Я целовал ее шею и щеки, пока мои руки двигались по ее телу, чтобы убедиться, что это не мираж.
Рубашка была завязана сзади для комфорта. Ее волосы цвета воронова крыла были заплетены в две косы, перекинутые через каждое плечо. Несмотря на боль, отдающуюся в моей правой руке, тепло, исходящее от нее, было призывом, который не мог остаться без ответа.
Она была чертовски красива.
Каждая часть моего тела испытывала мучительную боль. Я слегка прихрамывал, но ее объятия были волшебными. Я снова был в порядке. Я снова мог дышать только от одного ее вида после изнурительной разлуки.
— Посмотрите-ка. Ты все-таки жив. Рад за тебя.
Несмотря на попытку Зейна изобразить скуку по поводу статуса моей смертности, я уловил намек на облегчение.
— Поппи, я принесла твое любимое… Дэймон! — Пия ахнула.
Пия ворвалась в комнату, увидев Поппи в моих объятиях. Она обняла нас обоих, но неловко отстранилась, когда ни один из нас не прекратил неуместное проявление чувств на публике. Нам было наплевать, что в комнате находятся ее родители.
Пия прервала наше воссоединение.
— Поппи, твои глаза, — произнесла она с благоговением.
Я отстранился, чтобы осмотреть свою девочку, и осторожно опустил ее на кровать, обхватив руками. Я не думал, что смогу снова разлучиться с ней в этой жизни.
Поппи похлопала себя по щекам, залитым влагой.
— Я теку, — в ужасе воскликнула она. — Что, черт возьми, происходит? Почему у меня текут глаза?
Пия рассмеялась.
— Ты не течешь, детка. Ты плачешь.
То, что должно было вызывать тревогу, казалось, безмерно обрадовало её мать. Поппи плакала впервые в своей жизни — эмоция, которую Пия никогда не думала увидеть в своей дочери.
Я уставился на нее, не менее очарованный.
— Ты плачешь, — повторил я слова Пии. Карие, блестящие глаза сияли в плохо освещенной комнате, по щекам падало все больше слез. Это было красиво, захватывающе и совершенно завораживающе.
Она провела указательным пальцем по щеке, чтобы собрать капельки, и уставилась на влагу, высохшую на кончике пальца.
— Почему? — казалось, она разговаривала сама с собой, пытаясь определить причину такого явления.
Улыбка дрогнула на моих губах.
— Ты еще не поняла этого, маленькое отродье?
Поппи задумчиво посмотрела на меня.
— Да, — прошептала она, ничего не скрывая. — Потому что я люблю тебя и не могу жить без тебя.
Я притянул ее к своим губам и поцеловал с такой откровенностью в присутствии моих новых родственников, что это можно было расценить только как неуважение. Я не нашел в себе сил отстраниться, когда Поппи обвила руками мою шею и уткнулась в меня носом, как будто она тоже никогда меня не отпустит.
— Я люблю тебя, — прошептал я в ответ, хотя она слышала это уже миллион раз.
На этот раз ее родители поняли намек.
— Почему бы нам не дать им минутку? — предложила Пия.
— Мы соберем всех и приведем их сюда, — бросил Зейн через плечо, прежде чем исчезнуть из комнаты.
Я увидел пытливый взгляд на лице моей девочки по поводу предстоящего семейного собрания, но она не стала задавать вопросов. Вместо этого она провела руками по моему избитому телу, рассматривая потрепанную футболку, засохшую кровь на губах и палец, который все еще кровоточил.
— Что Дэв сделал с тобой? Куда он тебя отвез? — прохрипела она. Черт, от ее пропитанного слезами голоса мой член стал твердым. Я мог бы привыкнуть к этому слишком легко.
Я хотел рассказать ей обо всем, но отвлекся на марлю, обернутую вокруг запястья Поппи, и ее мизинец, заключенный в мини-гипс. Я в ярости покачал головой.
Затем накрыл своими пальцами ее пальцы. Хотя даже капля ее боли причиняла мне сильные душевные страдания, было поэтично, что теперь у нас одна и та же травма. Часть моего мизинца была отстрелена ее дядей Дэвом.