Роковая одержимость

Я понятия не имел, как позволил этому зайти так далеко, но истина была неопровержима. Я жаждал этих моментов. Моментов, когда я мог наблюдать за ней, и она не ненавидела меня или мою семью за то, что они запятнали знаменитое имя Амбани и публично обвинили ее в незаконнорожденности.

Я делал размеренные шаги, чтобы оставить между нами достаточное расстояние, но сегодня допустил несколько ошибок, едва сдерживая волнение. Эта девушка выворачивала меня наизнанку. Я был зациклен на ее местонахождении и забыл, каково это — смотреть на нее. Мой мозг взрывался от того, сколько всего я упускал в ней, пока она не исчезла из моего поля зрения.

Она всегда была такой красивой или сегодня казалась другой?

Черт, что я делал? Ей было пятнадцать, а мне двадцать два. Даже без учета наших семей моя одержимость была совершенно ненормальной. Если бы я преследовал ее в открытую, если бы я что-нибудь сделал с ней, я бы испортил ее детство еще сильнее. Это был не я. Я не обижал детей.

Как дьявол, мой разум нашептывал, что она не всегда будет оставаться подростком. За несколько коротких лет она преобразится. Все в Поппи уже изменилось за те недели, что я ее не видел. Она стала красивее, сексуальнее. В ее бедрах появилась покачиваемость, которой раньше не было. Возможно, я придумывал это дерьмо в своей ебаной голове, но я не мог остановить возникающие мысли. Все потому, что я забыл, как потрясающе я чувствовал себя рядом с ней.

Мои пальцы чесались от желания прикоснуться к ней, хотя тосковать по ней было бесполезно. Конкурирующая компания, поддерживаемая моим дядей и проклятым алгоритмом, который я создал, за последние несколько месяцев резко обвалила Ambani Corp. Я пытался остановить это, но Генри заявил, что компания владеет моей интеллектуальной собственностью. Я ничего не мог с этим поделать, пока не занял пост генерального директора.

Никогда еще человек не испытывал такого отвращения к своему творению. Оно отняло у меня единственную девушку, которая имела для меня значение. Поппи ненавидела мою прогнившую семью за методичное уничтожение нетронутого наследия ее отца и своего права первородства, а меня — больше всего, за то, что я создал это программное обеспечение. Она не выносила моего лица. Если бы я мог содрать его, я бы сделал это для нее в мгновение ока. Я бы сделал все, чтобы уменьшить ее страдания.

Тем не менее, как бы сильно она меня ни ненавидела, Поппи уже была моей.