Роковая ошибка княгини (СИ)

Марья говорила так проникновенно и искренне, что обижаться на неё у Саши и в мыслях не было. Правда, прислушиваясь к словам старой кухарки, она с каждой секундой всё больше и больше разочаровывалась в самой себе. Вспоминая этот поцелуй в часовне и всё то, что за ним последовало, Саша приходила в ужас. "Точно такая же, как и мать! – Билось у неё в голове. – Яблоко от яблоньки!" И ведь отдалась бы ему, ни секунды не раздумывая, и плевать на всех, и на приличия, и на гордость собственную, и уж тем более на возможные последствия, о которых в такие моменты думаешь меньше всего.

«Какая же я глупая, – думала она с отчаянием. – Но, господи, что же мне делать, если я люблю его?!»

Правильно Марья сказала, женщине с этим всю жизнь мучиться, а мужчина… мужчина забудет через пару недель, как князь Николай Волконский забыл о своём бурном романе с кухаркой и о собственном ребёнке. Ни девушка, ни дитя его не волновали, ведь малыш незаконнорожденный, а бывшая возлюбленная – простолюдинка, а значит, не человек.

«Он и со мной не стал наверняка поэтому, – думала Саша, отводя взгляд от проницательной Марьи. – Потому что я не его круга! Ему, должно быть, попросту противно было опускаться до связи с плебейкой! Сказать ему, что ли, что я в прошлом такая же дворянка, как и он?!»

Сказать? Зачем? Чтобы продолжить начатое?

– Господи, какая же я глупая! – теперь уже вслух произнесла Сашенька и, качая головой, отвернулась от Марьи. Старая кухарка ласково обняла её за мокрые плечи и, приговаривая какие-то добрые слова утешения, увела к очагу, где было тепло и уютно.

– Посиди, детка, погрейся. Я сейчас сделаю тебе горячего чаю с малиной, чтобы ты не заболела! Уж прости, Сашуля, что я вмешиваюсь, но больно хорошая ты девушка! Лучшего ты заслуживаешь, лучшего! Полежать в княжеской постели, может, и здорово, но слишком уж недолговечны такие перспективы! Вот, возьми пирожка, пока горячий! Кушай, кушай, моя девочка, и прости старую Марью… я же как лучше для тебя хочу!

Вот именно, как лучше. А Саша уже и не знала, что для неё будет лучше. Она была убеждена, что кроме как утопиться теперь, после всего этого позора, ничего другого ей не остаётся. И её немного позабавило, что и старая Марья, давным-давно, нашла для себя именно этот выход. Но её тогда спас Фёдор Юрьевич, а вот Сашу уж точно никто не спасёт.

«Помогу Владимирцеву и утоплюсь», – решила она, обнимая обеими руками горячую чашку с ароматным чаем. Если Гордеев не убьёт раньше. Про него тоже не следовало забывать.

Мишель, тем временем, поговорив с дворецким, заглянул в кухню, посмотреть, как там Саша. Заметив её, греющуюся у очага, с чашкой горячего чая в руках, он удовлетворённо кивнул ей и сказал в ответ на её немой вопрос:

– Я сейчас, – развернувшись, он вышел, чувствуя, как многозначительно смотрит ему в спину старая Марья.

– Вам бы переодеться, ваше благородие! Простудитесь! – крикнула она ему вслед, но Мишелю было не до переодеваний. Поднявшись по ступеням, он уверенными шагами направился в родительскую спальню, но чем ближе он подходил, тем меньше становилась его уверенность. У самой двери он и вовсе остановился, собираясь с силами. Адриан сказал, дверь снесли с петель, то есть убийца ломился в комнату, а Юлия Николаевна решительно не хотела открывать, пряталась там, боялась… И молилась, должно быть, чтобы её спасли: любимый муж или любимый сын. Тогда как первый нежился в объятиях сероглазой блондинки Алёны, а второй, беспечно бросив собственную мать, уехал на войну.

В очередной раз обозвав себя нехорошим словом, Мишель решился и переступил порог родительской комнаты. На душе сразу стало тоскливо, тягостно, нехорошо… Всё здесь было прибрано, и этот идеальный порядок невольно заставлял думать, что хозяйка просто вышла ненадолго, и вот-вот вернётся. Но Мишель знал, что она не вернётся уже никогда. Стиснув зубы, он приказал себе не раскисать и подошёл к камину, где Алексей велел искать тайник.

Взгляд случайно упал на инкрустированный широкий трельяж, розоватый, с золотистой зеркальной рамой и позолоченными ручками на ящиках. На нём лежали разнообразные дамские принадлежности, что так любила Юлия Николаевна: пудреница, бриллиантовые шпильки, которыми она всегда закалывала волосы, изумрудный гребень, баночки с кремами, несколько флаконов дорогих духов… Теперь они выглядели сиротливо, словно знали, что никто никогда к ним больше не притронется.