Роковая партия (сборник)

До кузнечной мастерской сестра провела Ардашева узкими окольными тропинками и опять осталась ждать, не заходя вовнутрь помещения. Беседа с кузнецом Никифором Загиловым новых открытий не принесла, поскольку вчера он весь день провел в кузне и только вечером окончил работу. Никифор с большой неохотой разговаривал с Ардашевым, всем своим видом показывая, что ему некогда заниматься пустой болтовней. Человеком он был немолодым, но еще сохранившим силу и точный глазомер – два незаменимых качества профессии коваля. Внизу, поодаль, лежала кучка голышей. Как он объяснил, – это речной камень, необходимый ему для домашней баньки. Обычный камень использовать для парной нельзя, потому что если его раскалить, а потом плеснуть ковш холодной воды, то от разницы температур он разлетится на мелкие кусочки не хуже любой бомбы.

А вот сапожник Варфоломей Тихонов кое-что припомнил. Еще утром у него закончились подметки, и он отправился на склад мимо мастерской, где изготавливали разную церковную утварь. Уже обойдя ее, он услышал то ли звон разбитого стекла, то ли звук брошенного камня, а может, и то и другое вместе, но не придал этому никакого значения. Потом обернулся и заметил удаляющуюся по дорожке фигуру художника Филатова, быстро исчезнувшего в зарослях сирени.

Аглая вошла в художественную мастерскую вместе с Климом Пантелеевичем и, слегка улыбнувшись, молча поклонилась известному в губернии иконописцу. На вопросы адвоката Никита Самойлович отвечал с плохо скрываемым раздражением.

– Какое вам дело до того, где я был вчера? Если вы меня в чем-то подозреваете, так прямо и скажите, – горячился Филатов.

– Меня интересует только одно, куда вы направлялись утром, проходя мимо мастерской Скрынника? Отрицать очевидное бессмысленно, поскольку вас видели, – настаивал адвокат.

– Да, я действительно вчера решил прогуляться по парку, просто потому что испытывал нехватку творческой фантазии. Когда я уже миновал мастерскую Гордея, где-то далеко позади, я услышал что-то похожее на звон рассыпавшихся стекол, но особенного внимания этому я не придал, – теребя не по годам курчавую шевелюру, объяснял руководитель художественной мастерской.

– А скажите, сестра, когда заканчивается утренняя молитва? – озадачил монашку внезапным вопросом Ардашев.

– До девяти, – ответила Аглая и, смутившись, поспешно вышла.

– А что, Скрынник ремеслу-то своему у вас обучался?

– Да, сирота он. Был когда-то учеником в моей мастерской рядом с Казанской площадью, потом смотрю, очень нравится парню с металлом возиться. Гравировку делал замечательную, а пишет – что рисует. Вот я и посоветовал ему технику художественного литья освоить. А чеканку и золочение он уже сам постиг. В монастырь я пришел вместе с Гордеем еще в девяносто восьмом, а теперь к нему со всей губернии заказы везут. Недавно дозволил ему свое клеймо на изделиях ставить. А он отказался. «Вы, говорит, меня из нищеты вытащили, и тем по гроб жизни вам обязан. Ваше имя, учитель, и есть моя марка», – слегка поостыв, спокойно объяснял Никита Самойлович.

В четыре часа зазвонили к вечерне. Малые колокола на звоннице запели частым и веселым, почти детским голосом, а за ними ударил большой хозяин-колокол и спугнул диких голубей, которые, громко хлопая крыльями, полетели куда-то через парк прямо к Члинскому лесу.

«Ну что ж, ситуация понятна. Вымогатель допустил два непростительных ляпсуса. Но не стоит торопиться, завтра я заставлю его ошибиться и в третий раз. Вот тогда мышеловка и захлопнется. Надо же, кто бы мог подумать?..» – рассуждал Ардашев, открывая коробочку любимого монпансье. Адвокат не заметил, как за его спиной мелькнул чей-то темный силуэт.

Но судьба распорядилась по-другому. И новый день опять начался с происшествия, которое по своей жестокости и цинизму заставило вздрогнуть даже бывалого жандармского ротмистра Владимира Карловича Фаворского – начальника Ставропольского отделения жандармерии, вызванного в монастырь негласным доносчиком охранки.

А дело было так. Игуменья, как всегда, после молитвы вышла к своим собачкам, а навстречу ей прямо из кустов с громким лаем неслась маленькая лохматая дворняжка Пчелка с привязанным к туловищу пакетом. От свертка отходил длинный шнур, который дымил, искрился и шипел. Слава богу, ночью прошел дождь, и собачонка от страха забежала в большую лужу, где фитиль стал гореть медленнее. Бесстрашная настоятельница оторвала шнур, сбросила пакет, а Пчелку взяла на руки и от себя уже не отпускала. Благодарная собака лизала спасительнице руки. Под ошейником у дворняжки была прикреплена, обернутая в марлю, записка:

«Сегодня в восемь вечера приди к дому № 26 по Казачьей улице. В открытую форточку брось деньги. Собаку получишь через час. Если обманешь, разлетится твоя Нюшка на мелкие кусочки, как нынче эта дворняга. Наблюдатель».