Так что Руфус остался, хотя свидание было назначено на половину девятого. Все пошло бы по-другому, если бы он поехал. А если бы он сам задержался дома до начала девятого, все тоже могло бы пойти по-другому. Речи о том, что с ними поедут Вивьен и Шива, не было. Шива собирался отправиться на свои естественно-научные прогулки, а Вивьен всегда по понедельникам пекла хлеб. Незадолго до их отъезда она уже начала готовиться — выставила весы, широкую глиняную миску, мерный стакан, большую пачку цельнозерновой муки, выложила палочку дрожжей. Она насыпала муку в миску, а когда принялась резать дрожжи и бросать их в теплую воду, обнаружила кольцо Зоси, которое приклеилось к дрожжам. Это маленькое колечко из тоненьких золотых косичек валялось повсюду, поэтому его могли замесить в тесто, выбросить вместе с очистками или просто смыть в раковину.
После этого Зоси сделала странную вещь, хотя, возможно, и не такую уж странную, если знать ее. Она надела кольцо на мизинец, обхватила Вивьен за шею и крепко стиснула ее в объятиях. Вивьен тоже обняла ее, и от ее испачканных в муке рук на бледно-голубой майке Зоси остались следы.
— В чем дело, солнышко?
— Не знаю, просто я иногда так забавно себя чувствую, будто я не человек, будто я тень или опавший лепесток, который скоро выметут. Когда я надела кольцо, я ощутила себя более реальной; я стала человеком, который носит кольцо.
Эдам ненавидел ее за такие разговоры. Он казался самому себе брошенным — ведь Зоси повисла на шее у Вивьен, а не у него.
— Считается, — сказал он, — кольца делают того, кто их носит, невидимым, они не обнаруживают его.
Зоси будто съежилась. Она отстранилась от Вивьен, опустила руки, собрала кисти в некое подобие кулачков, как животное, которое втягивает когти.
— Я же не невидимая, правда? — Она переводила взгляд, неясный и странный, с Эдама на Вивьен и обратно. — Вы же видите меня, да? Скажите, что видите.
— Не дури, — грубо бросил Эдам. — Естественно, мы тебя видим.
Вивьен произнесла его имя с предостережением в голосе.
— Зоси, любимая… — начал он.
— Я твоя любимая?
Его смутило, что она вот так разговаривает с ним на глазах у Вивьен. Получалось, как в присутствии его матери.
— Ты же знаешь, что да.
— Если бы я ушла, ты бы заявил в полицию? Ты бы искал меня?
Зоси всегда возвращалась к этой теме.
— Если бы ты рассказала мне, где живет твоя чертова мать, мы бы поехали туда, нашли бы ее и выяснили правду.
— Когда-нибудь я так и сделаю, обязательно сделаю.
— А пока, — сказал он, — мы поедем в Лондон. Уже начало второго, и если мы сейчас не выедем, то опоздаем.
— Я готова, — произнесла она, — уже иду.
Эдам как сейчас видел это крохотное колечко на ее крохотном пальчике, золотую «косичку». Наверное, это кольцо детское, тогда сказал он ей, наверное, его сделали для ребенка.
— Все верно. Его заказали для меня, когда я была маленькой. Я его носила на больших пальцах.
Мысль о том, что у нее могут быть большие пальцы, рассмешила его. Она сняла кольцо и показала ему выгравированную на внутренней стороне «З».
— Значит, тебя действительно так зовут? А я-то сомневался.
Зоси села рядом с Эдамом, обеими руками обняла его за шею и положила голову ему на плечо. Это было прекрасно («И если нам повезет встретить друг друга — это прекрасно; если же нет — ничего не поделаешь»), только он не очень хорошо водил машину, поэтому не мог отвлекаться. Правую руку она положила между ним и спинкой сиденья, ему на шею, другую, с кольцом, — к себе на колени. Именно на колени, потому что она была в юбке, он впервые видел ее в юбке. Юбка была с запахом, в бело-голубую клетку. Наверное, это была не юбка, а занавеска, найденная ею где-то. В этом наряде она выглядела старше и совсем не походила на симпатичного мальчишку. Эдам занимался с нею любовью всего два часа назад, но ее гладкие коричневые бедра, ее пальцы в его волосах вызвали у него желание съехать на поле и затащить ее в заросли, туда, где цвел клематис и где уже отцвел высокий тростник.
Стояла жара, изнуряющая, но не такая, как раньше. Эта жара была влажной, от нее на теле тут же выступал пот и становилось тяжело дышать. Вокруг масса воздуха, а тебе его не хватает, ты глотаешь его открытым ртом. Горизонт терялся в туманной голубизне. Не надо было обладать квалификацией метеоролога, чтобы предсказать, что продолжительная ясная и сухая погода заканчивается. Все окна «Юхалазавра» были открыты, но густая жара все равно обступала со всех сторон. Когда ее рука соскользнула с его шеи, он понял, что она заснула. Как же она доверяет ему, подумал Эдам. А вот он не смог бы никому доверить управление машиной и заснуть рядышком, на пассажирском сиденье.