Роковая привязанность

Сигаретный дым вызывал неприятные ощущения в легких; внезапно у Макса пропало желание думать о прошлом. Всех изумило то, что София оказалась гречанкой, работавшей официанткой в кафе, расположенном в Сохо. Джон познакомился с ней, когда ему было девятнадцать лет, вскоре они поженились, вызвав, естественно, презрительный гнев у его матери и ярость у отца, немедленно прервавшего очередную экспедицию и прилетевшего в Лондон. 

После серьезного скандала старик выбросил Джона из завещания и продолжил свою экспедицию. Алекзандер лукаво улыбнулся. Джон тогда и глазом не моргнул! Заняв несколько тысяч фунтов у матери, он отправился в другой конец Англии и открыл в Пензансе фирму по продаже недвижимости. Конечно, он вернул долг. Он скупал в Корнуолле выгодно расположенные дома, перестраивал их и продавал с выгодой для себя. Популярность Корнуолла была тогда на взлете; для такого человека, как Джон,— с начальным капиталом и способностями (финансиста — не составило труда сколотить состояние, необходимое для свободного выбора жизненного пути. На самом деле в то время его не очень-то интересовали большие деньги — ему нужны были лишь его жена, красивый дом в живописном месте и пианино. Разумеется, он получил все это. Джон всегда получал то, что хотел.

Внезапно Макс помрачнел; воспоминания крутились в мозгу, точно ножи мясорубки. Да, подумал он, Джон всегда получал то, что хотел. Он хотел женщину — ему было достаточно поманить ее пальцем; он хотел денег — и они сами текли на его счет; он по какой-то причине захотел подружиться с тобой — и ты стал его другом... Или нет? Когда он исчез, ему, Максу, показалось, что чары рассеялись, и он удивился тому, что недавно был близок с Джоном...

Он снова подумал о женитьбе Джона. У них был ребенок — толстый, довольно некрасивый, внешне не похожий на родителей. Алекзандер почувствовал, что воспоминания замелькали в мозгу быстрей; в памяти возникли летние приемы в Бариане; друзья Тауэрсов приезжали туда к субботнему ленчу. Дорога была долгой, но Джон и София прекрасно принимали гостей, это место казалось идеальным убежищем от городской суеты... оно было даже слишком уединенным, особенно для Софии, прежде всегда жившей среди большого скопления людей. Несомненно, она быстро устала от этого одинокого дома у моря, столь любимого Джоном, и незадолго до своей смерти стала проявлять признаки беспокойства.

Он подумал о Софии, ее вечной томной праздности, ленивых движениях, плохо скрываемой скуке. Бедная София. Она чувствовала бы себя гораздо лучше в космополитическом ресторанчике посреди бурлящего Сохо, нежели в удаленной безмятежности дома у моря.

Следя за тлеющим кончиком сигареты, он вспомнил скалы возле бухты, где она упала. Тогда ему показалось, что там легко сорваться вниз. В каменном склоне были выбиты ступеньки, после дождя они становились скользкими; подъем был не очень крутым, но под ним торчали острые скалы, их поверхность сглаживалась лишь у воды.

Он потушил сигарету. Под теми скалами находился удивительно живописный уголок. Джон часто ходил туда с ребенком.

Сейчас Макс видел все очень четко. В тот уикэнд в Бариане состоялась веселая пирушка — София их обожала. Он приехал с Евой, Майкл — с Мэриджон. Кроме двух пар, в Бариане находились лишь Джон, София и мальчик. Джон пригласил еще одну пару, но те люди не смогли приехать.

Он мысленно представил себе Бариан. Старый фермерский дом с желтыми стенами и белыми ставнями, перестроенный Джоном, стоял в двухстах метрах от моря. Это было необычное, потрясающее место. После смерти Софии Макс решил, что Джон продаст Бариан, но он этого не сделал. Он отдал его Мэриджон. 

V

Как только Майкл Риверс вернулся этим вечером домой, он тотчас вывел машину из гаража и отправился из Вестминстера, находилась его квартира, в монастырь, расположенный в семидесяти километрах от Лондона, в Сюррее. В Гилдфорде он перекусил и поехал дальше в сторону Хиндхэда и Девилс Панчбоул. В начале восьмого он подрулил к обители, называвшейся «Крест Ансельма». Июльское солнце догорало в небе над елями, которые ели на холмах.

Его приняли с удивлением, настороженностью и даже неодобрением. Как правило, посетителей не пускали по вторникам; мать-настоятельница строго следила за соблюдением этого правила. Однако в случае крайней необходимости исключения все же делась.

— Вас, разумеется, ждут?

— Нет,— сказал Риверс,— но... думаю, она захочет меня увидеть.

— Одну минуту, пожалуйста,— произнесла женщина в черном платье; повернувшись, она покинула помещение.

Он прождал примерно четверть часа в пустой маленькой комнате; его терпение уже истощалось, когда женщина наконец вернулась. Ее тонкие губы были недовольно сжаты.

— Сюда, пожалуйста.