Роковая связь

Я не знаю, что случилось с той частью записи, на которой была одна Сиенна. Танцующая Сиенна. Мы смотрели, как она, подняв руки, развязывает бретели майки. Голубая ткань упала вниз, обнажив ее груди, упругие и круглые, как ее лицо. Они были прекрасны. И в этот момент мы все поняли, что пропали, что из этой комнаты уже никто не выйдет. Мы все, как завороженные, наблюдали за тем, как она исполняет стриптиз. А впрочем, это был не стриптиз, потому что она не пыталась нас дразнить. На самом деле это было прекрасное зрелище. Нам казалось, что мы стоим у окна и с улицы наблюдаем за девушкой, которая раздевается под музыку, даже не догадываясь о присутствии зрителей. Она была прелестна. У меня не хватает слов, чтобы рассказать, насколько прелестна. В этой гибкой и миниатюрной девушке было нечто, с чем никто из нас еще никогда не сталкивался: элегантность, самообладание и красота. Настоящая красота, а не ее поверхностная разновидность. В тот вечер она была прекрасна. Красивее я еще никого не встречал. И вряд ли встречу.

Мы были покорены и просто приросли к своим местам. Это была мощнейшая разновидность группового соблазнения. Ни один из нас уже не смог бы выйти из комнаты. Ни циничный Джей Дот. Ни Сайлас, которого ждала девушка. Ни Ирвин, которому Джей Дот передал камеру.

Я не знаю, почему Джей Дот отдал камеру именно Ирвину. Возможно, он предположил, что из-за цвета кожи тот воздержится от участия. Может, он не хотел, чтобы Ирвин участвовал? Или так вышло случайно, потому что в тот момент Ирвин стоял рядом с Джей Дотом, а Джей Дот вдруг решил, что тоже хочет в кадр? Этого я не знаю. Но я знаю, что мы так и не выдали Ирвина. Мы не назвали его имя именно потому, что он был чернокожим, и мы интуитивно понимали: произнеси один из нас его имя, и на его голову вылилось бы все дерьмо. Пресса перекрутила бы все на свой лад: «Чернокожий студент заставил белую девушку танцевать перед ним обнаженной». Может, мы и не могли все это отчетливо сформулировать, но мы кожей чувствовали опасность такого поворота событий. Это единственное наше правильное действие во всей этой гнилой истории. Мы не сдали Ирвина. Меня удивляет, что его не назвала даже Сиенна, несмотря на всю произнесенную ею позднее ложь.

И я не в обиде на Ирвина за то, что он не признался в том, что это он держал камеру. Я этому даже рад. Он поступил правильно. Незачем было признаваться. Это только сломало бы ему жизнь, а кто от этого выиграл бы?

Джей Дот разделся. Сайлас тоже разделся. Немного позже я тоже разделся. Как я понимаю, вы видели запись. Как я понимаю, нет ни малейшей необходимости описывать вам все, что происходило после.

Потом мы просто лежали на полу и две или три минуты приходили в себя. И тут на нас обрушилась реальность того, что произошло. Я помню, что Джей Дот вернулся к своей кровати, упал на нее и завернулся в одеяло. Ирвин положил камеру на стол и тихонько вышел, прикрыв за собой дверь. Сиенна стремительно натянула на себя одежду и туфли. Я помню, что, выходя из комнаты, она обернулась и послала нам воздушный поцелуй. Это было так ужасно и так неправильно! То, что произошло, не могло закончиться воздушным поцелуем. Уйти, плотно закрыв за собой дверь, и сделать вид, что ничего не было? Это я бы понял. Но послать нам воздушный поцелуй? Как будто она рассчитывала встретиться с нами в следующую субботу и повторить все с самого начала?

К этому времени Сайласа рвало, и он скорчился над мусорной корзиной. Его сотрясали чудовищные судороги. Я оделся, подошел к нему и положил ладонь ему на спину. Он замахал на меня рукой и пробормотал:

— Убирайся к чертовой матери!

— Сайлас, — произнес я.

Он обернулся ко мне и, прищурившись, посмотрел мне в лицо. Из его глаз на меня смотрела сама ненависть, и мне стало страшно. А потом его опять начало тошнить и вырвало в корзину. Джей Дот отключился. Позже я подумал, что он, должно быть, только притворился, потому что ему еще надо было отметить свое возвращение у дежурного по общежитию.

Я вышел из комнаты.

Глупее и хуже этого я еще ничего в своей жизни не сделал. Это было гораздо хуже, чем то, что я совершил несколькими минутами ранее. Я оставил одного человека на постели, вполне возможно, в коматозном состоянии, не подумав о том, что он может не проснуться. Я оставил своего друга Сайласа в прескверном настроении над мусорной корзиной. Он тоже мог отключиться и захлебнуться рвотными массами. Это было подло. Что касается глупости, то я оставил видеокамеру на столе, там, куда ее положил Ирвин.