Роковая женщина

— По крайней мере, дала тебе пишу для размышлений и отвлекла от мыслей о паршивке Рандл. Не переживай. Через пару дней супруга нашего капитана опять станет на ноги. При первой возможности стащу ее вниз и буду выхаживать, а бедный капитан немного от нее отдохнет. Представляю, что это для него за наказание. На море всегда так бывает: что сегодня трагедия, напрочь забывается завтра. Посмотри, как все думать забыли про инцидент с Эдвардом и Джонни. Никто даже не вспоминает.

В который раз она утешила и успокоила меня.

— Шантель, что бы ни случилось, я надеюсь, мы всегда будем вместе, — вырвалось у меня.

— Не беспокойся, я все устрою, — ответила она. — Судьба, конечно, может приложить руку, но при всем при том положись на меня, и все будет в порядке.

Шантель оказалась права. Через несколько дней Моник была не хуже, чем когда впервые взошла на борт. Она вернулась вниз в свою каюту по соседству с Шантелью, и разговоры о скорой смерти сами собой сошли на нет.

Иногда она выходила на палубу. Ее выводила Шантель и садилась рядом. Изредка к ним присоединялся Эдвард, которого мать то заласкивала, то не замечала — в зависимости от настроения. Такое к себе отношение он принимал философски.

Меня она словно не замечала, хотя иногда я ловила на себе пристальный взгляд красивых темных глаз: в них мне чудилось злорадство. Должно быть, замышляла уволить меня сразу по прибытии на остров. Я обмолвилась об этом Шантели, но та сказала, что об этом не может быть и речи. Нам самим было предоставлено решать, вернуться или остаться. Разве не так сказала леди Кредитон? Чего ради Моник избавляться от меня, если Эдварду хорошо? К тому ж она не такая злая. Сцены она закатывала из любви к искусству и должна быть благодарна тем, кто давал ей повод, — а я, ввиду слабости ко мне капитана, попадала в эту категорию.

Видно, так оно и было, потому что однажды она подозвала меня и, пригласив присесть рядом с ней на палубе, заговорила:

— Надеюсь, вы не принимаете капитана всерьез. Сами знаете, он любитель женщин. Любезничает со всеми подряд.

Опешив, я пробормотала нечто невнятное насчет того, что вышло недоразумение.

— Точно так же было и во время нашего плавания в Англию. На судне оказалась одна молодая особа. Кстати, чем-то напоминала вас. Тихая и — как это говорят? — уютная. Это в его вкусе. У него всегда поднимается настроение после того, как любезничает с теми, кто падок на его добродетели.

— Смею вас уверить, — с достоинством сказала я, — что очень ему благодарна, в особенности за то, что не имела случая убедиться в знаках его внимания.

Она засмеялась. Шантель рассказала мне потом, что, по ее словам, я ей понравилась. Ее позабавил мой странный способ выражаться. Теперь ей понятно, почему капитан избрал меня предметом ухаживаний на этот рейс.

— Послушай меня, не переживай из-за этих пересудов, — сказала Шантель. — Моник это тебе не обычная англичанка. Сомневаюсь, чтобы нравы Коралла сколько-нибудь напоминали те, что приняты в викторианских гостиных. Она только потому и злится, что страстно любит своего капитана, а его безразличие доводит ее до белого каления. Но при всем при том ей нравится, когда им восхищаются другие.

— Мне это непонятно.

— Это оттого, что ты все воспринимаешь чересчур серьезно.

— Серьезные предметы требуют серьезного отношения.

— А вот и нет. Как раз наоборот.

— Шантель, осталось немного времени. Все вдруг так внезапно переменилось. Я чувствую какую-то обреченность. Это ощущение не оставляет меня с того вечера, когда унесли из каюты Эдварда.

— Вот еще скажешь: обреченности, — вскрикнула она.

— У меня не идет из головы тот случай. То и дело вспоминаю, что кто-то покушался на него.

— Наверняка имеется другое объяснение.

— Капитан думает, что мальчик нашел снотворное матери и, приняв за конфеты, съел.

— Очень вероятно. Он юноша любознательный — всегда суется, куда не просят. «Что то? Что это?» А комната мамы для него все равно что пещера Аладдина.

— Получается, что они с Джонни пробрались на палубу поглазеть из какого-нибудь укромного уголка за танцами, и он вдруг уснул, а Джонни выдумал своего Гулли-Гулли…

— Вот именно. Чем не объяснение? Все сходится. Если подумать, только это и возможно.

— Если бы я была уверена…

— Лично я не сомневаюсь. Хватит с меня твоей обреченности. Ты меня удивляешь, Анна. Всегда такая практичная, разумная!

— Как бы там ни было, я намерена ни на минуту не спускать глаз с мальчика, когда он под моим присмотром. На ночь буду запирать дверь каюты.

— А сейчас где он?

— Под присмотром миссис Блейки, вместе с Джонни. Она того же мнения, сказала, что больше не выпустит Джонни. Теперь, уложив их спать, мы запираем двери кают.

— Это положит конец их ночным вылазкам. Однако скоро мы распрощаемся с Джонни и его мамой и тетей.