Роковая женщина

— Надеюсь, я никогда не буду слишком стар, чтоб не наслаждаться, глядя на тебя, дорогая. Однако шестьдесят пять лет — это шестьдесят пять лет. — На миг он помрачнел и умолк, словно пытаясь что-то обдумать. — Возможно, сейчас неподходящее время, чтобы сообщить тебе, — сказал он наконец, — но думаю, я решил, что делать.

— Делать? С чем?

— С Трестом, — резко произнес он. — На своем шестьдесят пятом дне рождения я собираюсь собрать всех детей вместе и объявить, что после моей смерти они получат положенную долю плюс дополнительную сумму, но основная часть состояния станет благотворительным трестом, где каждый из них будет обладать равным правом голоса. Там будет правление, по меньшей мере два директора, не принадлежащих к семье, и я сам стану председателем. До того как мне исполнится семьдесят, я выберу себе преемника, может, из семьи, может, нет… Нужно разработать еще массу деталей, но таков основной план. Каждый из моих детей будет богат — гораздо богаче, чем сейчас — но ни один Баннермэн больше не будет иметь власти над всем состоянием.

— И ты думаешь, что Роберт с этим согласится?

— Я заставлю его согласиться, — мрачно сказал Артур. Взглянул на горизонт. — Я хочу этого, Алекса. Я хочу сделать это сейчас, пока у нас еще есть время радоваться жизни. Когда все будет в порядке, мы сможем путешествовать, делать, что хотим… Что ты скажешь?

Она была напугана его решимостью, теперь ей было понятно, сколько трудностей это повлечет. Однако теперь, когда они впервые уехали вместе, последнее, чего ей хотелось — говорить на эту тему.

— Я поеду, куда ты хочешь, — сказала она. — Я никогда не выезжала за границу. Не видела Лондона, Парижа, Рима. В детстве я всегда мечтала о путешествиях, но так никуда и не выбралась дальше Нью-Йорка.

Ее не могло не обрадовать, что он включил ее в свои планы на будущее, более настойчиво, чем когда-либо. В то же время была в его словах некая мечтательная неопределенность, словно он не хотел портить сиюминутного удовольствия, вдаваясь в подробности.

Алекса тоже. Она вытянулась рядом с ним на одеяле, чувствуя тепло солнца и его руки на своем плече. У их ног стояла открытая корзина для пикника — громоздкое, антикварное сооружение из прутьев и кожи, где мерцали серебром ряды таинственной старомодной утвари, закрепленной в особых футлярах: нечто, в чем она предположила спиртовку, чайник, ложки и ножи из чистого серебра, хрустальные бокалы и фарфор с монограммами. Баннермэн же прихватил с собой совершенно обычный пластиковый термос со льдом, бутылку скотча и стаканы — корзина для пикника была просто сценической бутафорией, соответствующая скорее образу мыслей миссис Киддер, чем его.

— Чертовски жарко, — сказал он. — Я пойду окунусь.

— Вода, должно быть, ледяная.

— Свежая. Я ненавижу теплую воду. Это все равно, что плавать в супе.

— У тебя и плавок нет.

— Черт с ними. Это мой собственный остров. И кругом — ни души.

— Артур, ты не можешь плавать среди всех этих тюленей.

— Тюлени исчезнут в тот миг, когда я войду в воду. Нельзя представить менее агрессивных животных. Как ты думаешь, дорогая, почему зверобоям удавалось так легко забивать бедных животных?

Алекса пожала плечами. Жара была исключительная, солнце пекло, и не чувствовалось ни малейшего ветерка. Если он хочет искупаться — пусть, подумала она.

Она стянула джинсы, сбросила рубашку и вновь вытянулась на одеяле. Хотелось бы взять с собой бикини, но она была вполне способна загорать и в нижнем белье. Она выпила стакан белого вина, заев его сэндвичем, больше потому, что Артур потрудился открыть бутылку, чем потому что ей на самом деле этого хотелось, но в результате почувствовала себя столь же вялой, как и тюлени, теперь неподвижно лежавшие на скальных грядах в ста футах отсюда.

Он героически вошел в воду до колен и бросился вперед. Она зажмурилась и услышала громкий всплеск.

— Чудесно! — воскликнул он, хотя голос его выражал скорее страдание, чем наслаждение. Алекса опустила руку в воду залива Пенобскот по пути сюда, с борта лодки Киддера, и этого ей было достаточно. Вода показалась ей совершенно ледяной, что вполне объясняло, почему тюлени предпочитают выбираться на скалы погреться.

Алекса задремала, чувствуя жар обнаженной спиной — она расстегнула бюстгальтер. Мысли о Баннермэне и его семье постепенно отступили вместе со всеми прочими мыслями, и она соскользнула скорее в забытье, чем в сон. Жара давила тяжким грузом, прижимала ее к земле, но это не было неприятно, хотя она понимала, что, если вскоре не встанет, то обгорит. Она позволила себе полежать еще минуту-другую, затем внезапно по ее телу прошла дрожь. Она открыла глаза. Солнце скрылось за тучей, и стало холодно. Здесь, в конце концов, не тропики, и здешняя жара обманчива. Пока солнце падает прямо на тебя, будет достаточно тепло, даже жарко, но как только оно скроется, сразу вспоминаешь, что ты в Мэйне.