Роковая женщина

— Что ж, он разбирался в дамах — хотя во всем остальном придерживался консервативных прямолинейных взглядов. Он любил, чтобы за столом в Кайаве сидели привлекательные молодые женщины, и с ними он мог быть очарователен, когда хотел. Да, ты бы нашла общий язык со стариком. Он не тратил лишних слов и не давал обещаний, которых не мог сдержать.

Она взглянула с определенной осторожностью.

— А мне полагается дать обещание?

Он кивнул. Смех, казалось, истощил его новообретенную энергию.

— Несколько, — мрачновато сказал он.

— Валяй.

— Первое не составит проблемы. Этот… хм… инцидент никогда не происходил. Ни одного слова, никому.

— Артур, ты знаешь, что я не стану болтать. Но Киддеры? Миссис Киддер явно живет сплетнями.

— Не стану спорить. Зимой это все, что остается здесь делать — сплетничать и готовить подарки к Рождеству. Однако Киддеры поступят, как я скажу. Поверь, здешние землевладельцы не имеют секретов от местных жителей. Но местные никогда не откровенничают с чужаками.

— Тогда какое следующее обещание?

— Это будет тяжелее. Мой шестьдесят пятый день рождения — меньше, чем через год. Это дает мне время завершить преобразования в Тресте. О, я составлю к тому времени документ, просто, чтобы чувствовать себя в безопасности. Я больше не собираюсь купаться в ледяной воде, можешь быть уверена, но это заставило меня понять, каким дураком я был, не изложив свои мысли на бумаге. В любом случае я хочу, чтоб ты вытерпела до тех пор нашу нынешнюю связь, как бы утомительна она для тебя ни была.

— Артур, я не собираюсь никуда уходить. Я не для того тебя спасала, чтобы бросить.

— Нет-нет, я так не думаю. Но эта жизнь в четырех стенах… дурацкая секретность… тебе это не нравится. Я тебя не виню. И понимаю.

— Я не жалуюсь.

— Нет, и благодарен тебе за это. Но молчание тоже иногда бывает формой жалобы. Всякий, кто бывал в браке, это знает.

— Я не была в браке.

— Конечно, не была, — быстро сказал он. — Я забыл. Ну, неважно. Я хочу, чтобы ты пообещала мне кое-что еще.

— Что угодно.

— Нет, это особый вопрос, и тебе может совсем не понравиться. Ты знаешь мои намерения относительно Треста, семьи, состояния… Мы разделили бы с тобой эти тяготы, но, если по какой-то причине не сможем… — Он заколебался. — Алекса, я хочу, чтоб ты помогла исполнить мои намерения, если я это сделать буду не в состоянии.

Она уставилась на него.

— Почему?

— Потому что я, возможно, буду мертв, черт побери. Или недееспособен.

— Я не хочу об этом думать. Этого не должно случиться.

— Конечно, не должно. Но может. Это просто подстраховка, как говорится.

— Это перестраховка.

— Вовсе нет. Дай мне слово, и забудем об этом. В ответ обещаю сделать все, что ты захочешь. Даже уехать отсюда в коляске.

Она рассмеялась, надеясь подбодрить его.

— Тебе не потребуется заходить так далеко. Обещаю, если ты хочешь, но взамен я прошу тебя по возвращении обратиться к своему врачу и пройти полное обследование как разумный человек.

— Ты ставишь тяжелые условия, но выполнимые.

— И сделаешь все, что врач тебе скажет.

— Черт! Лучше бы ты попросила бриллиантов. Ненавижу докторов.

— Знаю. Может, в следующий раз я попрошу бриллиантов.

Он уже почти засыпал.

— Да, — услышала она тихий голос, как бы сквозь сон, — нужно подумать о бриллиантах… Они все еще у Ванессы… о стольком нужно подумать…

Ей показалось странным то, что он сказал. В такое состояние он впадал, когда сильно уставал — словно разговаривал сам с собой. «Нужно разобраться с Фондом», — мог пробормотать он поздно вечером посреди беседы о чем-то совсем другом. Или, засыпая, он шептал: «Нужно внимательнее изучить материнский траст».

Она знала, как он одержим своими обязанностями — или тем, что он слишком долго ими пренебрегал, поэтому ее не удивляло, как работает его мысль, ища новых поводов для беспокойства, или возвращаясь на прежнюю почву, даже когда он засыпал…

Однако она не могла не удивляться, что бриллианты, что бы они собой не представляли, внезапно оказались столь важны для него.

Она на него не давила. У него были назначены встречи с юристами, банкирами, советниками, занимавшимися его налогами — людьми, чья жизнь, казалось, была посвящена изучению каждой детали финансовых дел семьи Баннермэнов, подобно тому, как ортодоксальные евреи штудируют Талмуд. Баннермэн не открывал своих планов никому из них, он просто производил впечатление человека, пытающегося разобраться в делах, как помещик, возвратившийся из отсутствия, производит инспекцию своих стад и амбаров. Не важно, сколь сложен был предмет — он требовал, чтоб отчет о нем занимал одну машинописную страницу, — урок, который он вынес из своей президентской кампании. Его люди жаловались, протестовали, клялись, что это невозможно, но, в конце концов, будучи Артуром Баннермэном, он всегда добивался своего, и она поняла, что в этом есть смысл.