— Перестань прикидываться, будто ничего не знаешь. Из разговора с де Виттом я поняла, что ты здесь замешан — против моей воли. Благодаря твоему отцу, у нас и без твоих махинаций достаточно неприятностей.
— Я просто дал Букеру небольшой совет.
— Который, надеюсь, у него хватит ума игнорировать. — Она бросила на него суровый взгляд. — Твой бедный отец слишком много тебе позволял. Из-за этого ты стал непослушным, как я его и предупреждала.
— Непослушным? Бабушка, я взрослый мужчина.
— Так не бывает. Все мужчины — это дети, они никогда не вырастают.
— А как насчет прадедушки?
— Кир был исключением, которое подтверждает правило. А теперь скажи мне, зачем ты здесь? В какую неприятность ты попал?
— Ни в какую. Просто мне нужно решить свою проблему.
—
Он подавил желание возразить ей. Не стоит попусту тратить время, споря с женщиной, которая наслаждалась, оставляя за собой последнее слово, в течение пяти или шести десятилетий. Кроме того, у него действительно была репутация эгоиста.
— Разве это эгоизм — желать то, что принадлежит мне?
— Именно это я имею в виду. Трест не принадлежит
— Знаю. Но ты не больше моего хочешь, чтобы он попал в руки мисс Уолден.
— Я хочу, чтобы он был в руках человека, который лучше всего способен им управлять. Заверяю тебя, что за исключением наиболее экстраординарных обстоятельств, я бы предпочла, чтобы этот человек был одним из потомков Кира, а не посторонним.
— Но ты бы согласилась, что лучше всего сохранить все в кругу семьи и, сколь возможно, не доводить до прессы?
— Наверное. Скандал из-за смерти твоего отца и так уж сделал нас посмешищем.
— Если ты, бабушка, думаешь, что
— Она может быть отсрочена. Нам нужно выиграть время.
— Вот как? И с какой целью?
— Во-первых, чтобы позволить Букеру спокойно сделать то, что он делает.
— Я тебя не слишком хорошо понимаю. Кроме того, де Витт уже разговаривал с девицей.
— Де Витт — неподходящий человек. Он ей не понравился.
— Что явно свидетельствует в пользу ее здравого смысла. Что ты предлагаешь?
— Я сам с ней говорил.
Она отпила чай и холодно взглянула на него поверх чашки.
— Роберт, я велела тебе держаться в стороне. Де Витт — юрист. Если он не справляется с работой, мы наймем другого юриста. Общение с девицей напрямую усугубит наши трудности.
— Напротив. Это единственный способ с ними справиться. Бабушка, ее не волнуют деньги, во всяком случае, не волнуют так сильно, как ты можешь думать. Она хочет поговорить с
Она бросила на него убийственный взгляд.
— Ты, конечно же, не ожидаешь, что я приму ее с распростертыми объятиями как родную? Она — охотница за деньгами и наглая мошенница!
— По правде говоря, я в этом не совсем уверен. Думаю, это была идея отца, не ее, и она искренне считает, что только исполняет его волю. Кстати, это не делает ее менее опасной. Скорее даже более. Но если мы не хотим увидеть, как она излагает свои претензии в программе «Сегодня» или «60 минут», лучше как можно скорее с ней переговорить.
— Ты, кажется, уже говорил с ней. Каково твое впечатление?
— Она — вполне приятная молодая женщина. Упрямая — не думаю, что она отступит. С другой стороны, не думаю, что она способна создавать неприятности ради самих неприятностей. Она бы очень хорошо смотрелась на экране телевизора. И смею заметить, на свидетельском месте тоже.
Старая леди на миг прикрыла глаза.
— Я никогда не прощу за это твоего отца, — сказала она. — И прекрати дергать ногой. — Она поставила чашку, звякнув бриллиантами о фарфор. — Кроме того, я не могу принять эту молодую женщину, пока Букер пытается доказать незаконность брака. Это столь же бесчестно, как отвратительно.
— Вовсе нет. Ты можешь быть с ней совершенно честной и откровенной.
— Надеюсь, я со всеми честна и откровенна.
— Никто не может этого отрицать.
Ее взгляд был резким, но Роберт не сказал бы, что она сердится. Он понимал бабушку лучше, чем кто-либо в семье. Ее мать была родом из Вирджинии, южной красавицей, попавшей благодаря замужеству в бостонскую семью и чувствовавшей себя на Бикон-Хилл как рыба, вытащенная из воды. От своего любимого отца Элинор унаследовала суровые пуританские взгляды, вместе с абсолютной уверенностью, что Алдоны и Господь Бог говорят одним голосом. От матери она унаследовала сильно выраженную южную женственность, что объясняло ее веру в матриархат как в естественный порядок вещей, и определенное кокетство, которое старость ничуть не преуменьшило.