Роковое число (СИ)

- Обязательно расскажу, - вновь помолчала, жадно затягиваясь дымом. – Нельзя мне скрыть такое, нельзя… Моей маме куда тяжелее было исповедоваться в том, последнем письме. И, с учетом всех обстоятельств, особенностей ее профессии, возможности умолчать о содеянном было куда больше. Но она же не пошла на это. И я ей очень благодарна за честность. Могу ли я, зная, как поступила в подобной ситуации моя мама, позволить себе солгать, дабы выглядеть в глазах дочери лучше, чем я есть… - Соня еще помолчала и спросила негромко. – А ты?

- Ох, не знаю, - пробормотала Катя, отводя взгляд. – Решусь ли…

Настал Катин черед жадно тянуть сигарету, выигрывая время.

- Впрочем, раз ты все расскажешь Вере… Тогда уж лучше мне самой во всем признаться…

Она горько усмехнулась, загасила окурок о камень.

- Ладно, давай решать, кого из нас первой…

- Могу я.

Катя помолчала немного, покачала головой.

- Нет, - сказала она тихо. – Увидев, как порют тебя, могу и оробеть. Пусть уж я буду первой. Ты как, не…

- Не, - усмехнулась Соня. – Пусть так и будет.

- А давай-ка, - вдруг озорно сверкнув глазами сказала Катя. – Сами разденемся. Чтобы уж все было так, как придумала та женщина. Давай?

- Давай, - улыбнулась Соня. – Как-никак, а мужчины все-таки любят глазами…

Они улыбнулись, еще помолчали.

- И вот что еще, - тихо сказала Соня. – Я хочу… Ну, в общем, мне хочется запечатлеть наше наказание… Ну, чтобы когда одну из нас будут наказывать, другая фотографировала. Впрочем, если ты не хочешь, я не настаиваю. Сфотографируй меня, а я тебя не буду…

- Да ладно, - тихо проговорила Катя. – Давай уж до конца на равных. И потом. В общем, я давно поняла: твои решения всегда правильны.

Соня еще ниже опустила голову, чтобы скрыть от подруги довольную, торжествующую даже улыбку: если честно, ей хотелось сфотографировать именно наказание Кати. Она не могла объяснить даже себе, почему вдруг обуяло ее такое желание. Но вот обуяло. И столь сильно, что совладать с ним она не смогла. А хотела… А действительно, хотела ли?.. Соня достала из пачки еще одну сигарету и нервно закурила…

…Спустившись к ручью, Олег сел на камень и закурил. Вообще-то в походах Олег курил мало, только в ситуациях сложных, требующих раздумья, нахождения единственно верного решения. Сейчас же он курил от полной растерянности.

- Как ты в поезде хотел сказать им? – пробормотал он. – «Это вам не пикник в подмосковном лесочке». Неплохо бы и тебе самому понять: этот поход не пикник в лесочке под Москвой. Ну что же ты наделал, а? Что?! А вдруг это был твой последний, а может и вообще единственный шанс в жизни. Как же все глупо, до слез глупо и нелепо. Простить, обратить все в шутку они тебе не позволят. Будешь настаивать – сделаешь еще хуже. А выпорешь их – как в глаза-то им потом смотреть? Экий ты дурак, сам все испортил…

Олег вдруг почувствовал чей-то взгляд, поднял голову и увидел Оксану. Вот она, сидит на большом камне и грустно смотрит на горы. Он лихорадочно замотал головой, но видение не исчезло. Более того, Оксана встала, строго и укоризненно посмотрела на Олега и проговорила негромко:

- Помнишь, как ты обидел, оскорбил меня? Смотри, не оскорби и их…

Сказала – и исчезла. Олег ошарашено смотрел на камень.

- Не оскорби…, - пробормотал он зло. – Слова-то уже сказаны, роковые слова…

Он жадно затянулся раз, другой и вдруг вскочил. Пришедшая в голову мысль ошеломила, поразила его.

- Но ведь она знает, что слова уже сказаны. Не может не знать. Да и саму Оксану обидело не намерение наказать, а… Что же обидело ее? Да, ее обиду я почувствовал позже. Когда? Да когда нас мирили, успокоив. А раз так… Получается, обидело ее не намерение наказать, а прощение…

- О, ч-черт.

Сигарета обожгла пальцы. Олег отбросил окурок и закурил еще одну.

- Эх, дурак я дурак, - проговорил он горестно. - Девять лет назад все испортил, ляпнув: выпорю. И сегодня такую же плюху отмочил. Только сегодня нет ни Лидки, ни Тараса, втроем мы сегодня… Погоди, а может и лучше, что мы втроем, что никто не встрянет. Слушай, а как бы ты сам бы чувствовал себя на месте Оксаны? Да, как? Пожалуй… Пожалуй, оскорбился бы… Слава богу, хоть не успел заикнуться о раздевании. И не заикнусь.

Олег загасил сигарету, вздохнул, поняв вдруг, что ему все же очень хочется увидеть обеих женщин нагими. Осерчав на себя на это желание, потянулся было к пачке. Но раздумал, встал. Подойдя к зарослям ольхи, быстро срезал несколько прутьев, очистил их от листьев и, понурив голову, зашагал вверх по склону. И хотя он убедил-таки себя, что отступать уже нельзя, надо довести начатое до конца, на душе было муторно…

…Обе женщины спокойно сидели у костра. Заслышав шаги, они повернулись к нему и радостно улыбнулись. Олег совсем смутился и, осердясь на себя, сказал нарочито весело:

- Ну, и кого наказывать первой?

- Меня, - тихо сказала Катя, краснея. – Меня, Олег.

Олег вытащил из палатки спальник, сложил его так, чтобы было мягче, выбрав место, где толстым слоем рос мох.

- Что ж, Катюша, ложись.