Роковое дерево Книга пятая (ЛП)

— Вперед! — призвал Кит. — Мы же не хотим оказаться в лесу после наступления темноты. Завтра вернемся… если получится. Может, к тому времени и Мина объявится. — Он протиснулся через молодые деревца, образующих живую изгородь по краю поляны. — Поищем укрытие, пока медведи на прогулку не вышли.

ГЛАВА 3, в которой ярость порождает мечты

Ведро с помоями стояло полное, и запах в подземелье казался липким и отвратительным. Удивительно то, что Берли уже привык, хотя время от времени и морщился от отвращения. Еще тревожнее было то, что его люди перестали жаловаться на судьбу и приставать к Берли с просьбами придумать что-нибудь для их освобождения. И почему-то они перестали грызться между собой, как в первые недели заключения.

Нет, они тихо сидели по своим углам или прохаживались вдоль задней стены камеры. Говорили мало. Ничего нового и полезного никому в голову не приходило. Нечем было подогнать неторопливое колесо правосудия.

Разумеется, визит пекаря Энгелберта оставался единственным светлым пятном в их серых буднях. Берли особенно раздражало то, что единственный человек в мире, которого, похоже, волновало, выживут они или умрут, был причиной их заключения.

Будь он в другом положении, возможно, признал бы, что несколько ошибся в оценке ситуации, но признание вины подходило Берли не лучше, чем корове седло. И все же, по мере того как день проходил за днем, Архелей Берли постепенно приходил к выводу, что явно перестарался, пытаясь разузнать побольше о своих соперниках в поисках Карты на Коже.

Графу-самозванцу стыд был неведом. Стремление завладеть Картой заставляло его сметать все на своем пути. Он игнорировал намеки на то, что Карта может оказаться вовсе не путеводителем за сокровищами, а чем-то более важным. Берли не оглядывался назад, никогда не подвергал сомнению свою философию, согласно которой его цели оправдывали любые средства.

Как бы там ни было, период вынужденного покоя в унылой темнице тяготил его сильнее, чем Берли мог себе представить. Он поразмыслил и пришел к выводу, что его судьба по недоразумению оказалась в руках какого-то безликого бюрократа, и повлиять на исход дела он никак не может. Для человека, привыкшего поступать только по-своему, ситуация представлялась весьма прискорбной.

Из размышлений его вывел некий звук. Он всмотрелся и заметил крысу, тащившую какую-то корку, уж где она там ее нашла, неизвестно. Почему-то крыса вывела Берли из себя. Он схватил деревянную плошку для питья и швырнул в серого воришку. Крыса даже не обернулась, она просто исчезла во влажной, гниющей стене.

— Грязная тварь, — пробормотал он.

— Босс?

Берли оглянулся. Тав смотрел на него вымученным взглядом.

— Он возвращается, босс. — Тав посмотрел на дверь камеры. За ней слышались шаги. — Вы приказали разбудить вас, когда он вернется.

Берли приподнялся на локте.

— Я не спал.

Вскоре послышался уже знакомый ржавый скрип, замок глухо щелкнул. Первым вошел надзиратель, бегло осмотрел камеру, увидел переполненное помойное ведро и переставил его к двери. Только потом жестом пригласил в камеру посетителя, закрыл дверь и запер ее. Энгелберт с простодушной улыбкой воскликнул:

— Guten Tag, meine Herren. Добрый день! Ich habe Essen fur Sie.

Берлимены нехотя поднялись на ноги, когда их улыбчивый посетитель вышел на центр камеры и снял с плеча большой матерчатый мешок.

— Hier ist Brot, — Этцель, доставая большую круглую буханку темно-коричневого хлеба. — Gut und Frisch.

Пекарь сунул хлеб в руки ближайшему к нему Кону. Остальные по очереди получили свои порции; пекарь покопался в мешке и достал круги колбасы и свежий сыр. Берли со стороны наблюдал, как его люди кланялись и благодарили неуклюжего болвана немца. Смотреть на это было противно.

— Fur Sie, — сказал Этцель, протягивая Берли буханку ароматного хлеба.

Берли посмотрел на него, затем на руку, сжимавшую хлеб, потом опять на дружелюбного пекаря. Следы побоев почти исчезли, раны подживали.

Берли тщательно всматривался в его лицо и не мог понять, как это может быть: булочник, похоже, не питал никакой неприязни к своим обидчикам. Стиффлбим принес им вполне достаточно еды и питья для поддержания жизни — и очень вовремя, поскольку собственные ресурсы Берли иссякли уже пару недель назад. Первый визит застал его врасплох. Но когда Энгелберт через несколько дней вернулся, Берли заподозрил нехорошее: еда будет испорчена, возможно, даже отравлена, и всем станет плохо. Берли даже призывал своих людей держаться подальше от всего, что принес пекарь, но люди хотели есть. В результате никто не заболел и не умер, и к этому разу все уже убедились, что вреда от еды не будет.

— Warum? — спросил он на своем ужасном немецком. — Почему?

— Bitte? — переспросил Этцель.

— Зачем ты это делаешь? — прорычал граф, с трудом справляясь с чужим языком. — Каждую неделю ты таскаешь нам еду. Почему?

Этцель задумчиво оглядел его с ног до головы и пожал плечами.

— А кто же еще принесет, если не я?