Вечером вся семья Медзенга, включая Лейю, собралась за праздничным ужином. Все поздравляли Маркуса и старались не говорить о предстоящем суде.
— Как ты себя чувствуешь в роли бабушки? — спросил он Лейю.
— Постаревшей лет на сто! — пошутила она.
Лию же волновало другое: не собирается ли Маркус привезти Лилиану и ребенка к себе домой?
— Я еще не говорил с ней об этом, — ответил он уклончиво.
— Но ты хоть теперь-то на ней женишься? — не отступала Лия.
— Да. Ради нашего сына, — сказал Маркус, несколько смутившись.
Лию такой ответ не удовлетворил.
— И только?! — возмутилась она.
— Нет, — улыбнулся Маркус. — Ради Лилианы — тоже…
— Ой, как я за вас рада! — захлопала в ладоши Лия.
— А я, наоборот, не советовал бы тебе жениться, — с напускной серьезностью промолвил Светлячок. — Послушай меня как человека более опытного и уже достаточно претерпевшего от семейной жизни. Пока мы с твоей сестрой не были женаты, то ни разу не поссорились. А теперь скандалы чуть ли не каждый день.
— Неправда! Не верь ему, Маркус, — засмеялась Лия. — У нас иногда случаются небольшие размолвки, потому что я не могу сейчас колесить с ним по стране…
Она осеклась, поняв, что невольно коснулась запретной темы, но Маркус благодарно сжал ей руку:
— Я все знаю, сестричка. Ты не хочешь уезжать из дому из-за меня. Задал я вам всем хлопот!
Светлячок исправил положение, опять сведя все к шутке:
— Ты тут ни при чем, друг. Просто я ей наскучил.
Бруну слушал их шутки вполуха, с грустью думая о том, что вот празднует сейчас рождение внука и ничего не знает о своем сыне, который тоже скоро должен родиться. И о Луане ничего не знает! Зе ду Арагвайя уже объехал множество тростниковых плантаций, заезжал также к Режину и Жасире, но не нашел никаких следов Луаны. Бруну оставалось только молить Бога, чтобы ребенок родился нормальным и здоровым.
Как раз в то время, когда Лилиана рожала, корчась от боли, и Маркус, стоя над ней, ощущал эту боль, как свою собственную, Рафаэла упала с лошади.
Слуги помогли ей подняться и вызвали врача, но спасти ребенка все равно не удалось.
Доктор позвонил в Минас-Жерайс, вызвал Отавинью, и тот поехал к Рафаэле несмотря на их разрыв. А когда увидел ее в больничной палате — бледную, осунувшуюся, под капельницей, то и вовсе почувствовал к ней жалость.
— Нет больше моего ребеночка, — заплакала она. — Все-таки Господь наказал меня.
Отавинью молчал, не находя для нее слов утешения.
Позже, вытерев слезы, Рафаэла спросила, нет ли каких вестей от дяди, из Италии.
— Он иногда звонит из Жудити, но о результатах своего поиска не докладывает, — сказал Отавинью.
— Хоть бы он поскорее установил, что я — внучка Бруну Бердинацци, и наконец переписал на меня завещание, — произнесла она в своей обычной жесткой манере, от чего Отавинью стало не по себе.
— Ты все-таки не исправима! — произнес он с сожаление и досадой.
А Жудити в его отсутствие навестил инспектор Валдир.
— Вы знаете, где сеньор Бердинацци хранит патроны к пистолету?
— Да, — насторожилась Жудити. — А зачем они вам?
— В сеньора Жеремиаса стреляли из его же пистолета. И тот, кто держал в руках это оружие, стер все отпечатки пальцев, так же как и в случае с убийство доктора Фаусту. Но я все же хотел бы осмотреть коробку, в которой лежат патроны.
Жудити, после некоторого колебания, открыла ящик стола и указала Валдиру на небольшую пластиковую коробку.
Он осторожно положил ее в специальный пакет и попросил Жудити никому не рассказывать о том, что она отдала патроны на экспертизу.
— А если о них спросит Рафаэла, — добавил он, — то скажите ей, что патроны взял с собой сеньор Жеремиас.
— Она теперь постоянно живет на новой фазенде, — пояснила Жудити. — К тому же у нее случилось большое несчастье: бедняжка не уберегла ребенка и сейчас находится в больнице.
Валдир отреагировал на это сообщение своеобразно:
— Что ж, это многое для меня упрощает.
— Я вас не поняла, — недоуменно произнесла Жудити.
— Я имел в виду, что очень неприятно сажать в камеру беременную женщину, усмехнулся инспектор.
— Вы хотите арестовать Рафаэлу?!
— Нет, я подожду, пока вернется из Италии сеньор Бердинацци, — сказал Валдир, так и не объяснив, за что именно собирается взять под стражу Рафаэлу. — Только прошу: пусть все, о чем мы сейчас говорили, останется между нами, — еще раз напомнил он, прежде чем уйти.
К вечеру хлынул ливень и разразилась страшная гроза. На душе у Жудити стало тревожно. Она подумала о несчастной Луане, которая скитается неизвестно где, о своем дорогом сеньоре Жеремиасе, давненько не подававшем никаких вестей, и принялась творить молитву за их здравие и благополучие.
Внезапный звонок в дверь заставил Жудити вздрогнуть. Кто бы мог быть в такое ненастье?
— Откройте, это мы! — послышался из-за двери голос Отавинью.
— Да-да, сейчас, — засуетилась Жудити.
Вместе с Отавинью приехала и Рафаэла.
— Я подумал, что здесь она быстрее оправиться от болезни, — пояснил, оправдываясь, Отавинью.