Роковое наследство

В тот день была как раз распродажа скота на рынке в Реммингтауне. Животноводы со всей округи отправлялись туда со своими быками, коровами и овцами, туда же обычно съезжались и мелкие бродячие цирки. Народу всегда было много. О'Брайен не назначал даты погребения вплоть до пятницы. На десять часов утра была заказана месса, а затем перенесение обеих сестер на кладбище. Предполагалось, что на церемонии будет мало народу. Но он ошибся. С самого утра в пятницу на рыночной площади стали кучками собираться люди, как будто их всех известили еще накануне. Все пивные были заполнены взволнованными, спорящими, орущими килдарцами и окрестными селянами. Многие таинственно перешептывались. Казалось, что-то тревожное носится в воздухе. Дьюиту это напомнило день начала Второй мировой войны четырнадцать лет назад. Очень немногие уехали на ярмарку в Реммингтаун; на лицах людей отражалось ожидание вперемежку с любопытством, не случится ли еще что-нибудь.

Вернувшись из Дублина, Дьюит отправился с утра на прогулку. Он знал, что его старый знакомый О'Гвинн занят на кладбище, а потому хотел пока осмотреть его хижину, находившуюся среди заброшенных домов в старой рыбачьей гавани в полумиле от Килдара. Порасспросив Финнигана, он узнал кое-что интересное о могильщике и хотел это непременно уточнить. Однако на двери хижины висел огромный замок, а два крошечных окна, в которые все равно не пролезешь, были занавешены. Дьюиту прошлось продолжить прогулку, и тропинка привела его вдоль берега моря к устью реки Иннис, живописно протекавшей по зеленым лугам. Затем он проделал весь путь обратно, несколько раз попадая под дождь. Небо затянули тучи. Западный ветер гнал волны с моря, и они с яростью разбивались о скалы, так что брызги долетали до тропинки, по которой шел Дьюит.

Когда он вернулся в Килдар, оказалось, что он опоздал на целый час. О'Брайен перенес погребение на час раньше, и на кладбище уже не осталось любопытных, когда Дьюит вошел в калитку. Ища могилу Скроггов, он рассматривал старые памятники. Один украшали четыре пушечных ядра, а надпись гласила: «Одно из этих ядер виновно в смерти отважного полковника Стивенсона». На другом надгробии был вытесан козел. Разобрав надпись, можно было понять смысл этого изображения: «Пусть мое имя с годами умрет — этот козел его снова вернет». Имя на плите еще не стерлось, автора звали Теофил Гоут[1]. Вид этого козла улучшил настроение, и он, тихо посвистывая, направился к песчаному холмику у края свежевырытой могилы, где, судя по охапкам свежих цветов, похоронили Энн и Лайну. Но внезапно Дьюит остановился на полпути. Он увидел, что глубоко в земле кто-то возится у гроба, высоко взлетали кучки песка и камешки. Прислушавшись, Дьюит уловил тихое, но веселое и скрипучее пение человека, занимавшегося своим мрачным делом. Он обошел насыпь и заглянул вниз. Показалась седая макушка старого знакомца О'Гвинна. У его ног стояла сумка, замеченная Дьюитом еще при первой встрече. Она была раскрыта, и в ней лежали два черепа. О'Гвинн заметил Дьюита, лишь когда потянулся в ту же сумку за бутылкой, желая пропустить глоточек.

— Гляди-ка, наши пути снова пересеклись, — сказал могильщик, нисколько не растерявшись. — И что же вы хотели бы еще узнать?

Дьюит не смог бы объяснить, почему ему было симпатично обветренное лицо О'Гвинна. Вероятно, причина была в той манере, с которой О'Гвинн, лукаво прищурясь, разглядывал собеседника. Видно было, что он выпил, но легкое опьянение не придавало ему туповатого выражения, а наоборот, оживляло и веселило.

— Опять за черепами охотитесь? — спросил Дьюит, старательно пряча ухмылку.

— Было бы неплохо найти еще парочку, — признался О'Гвинн без обиняков. — Но они как грибы в лесу. Находишь, только когда не ищешь.

— Это точно, — ответил Дьюит, хотя никогда в жизни не ходил за грибами.

— С каждым днем все труднее зарабатывать на хлеб, — вздохнул О'Гвинн. — Раньше я копался на глубине шести футов, чтобы найти что-нибудь годное, а теперь и девяти мало.

— Разве в вашей душе никогда не шевелилось что-то вроде уважения к покойникам? — Дьюит присел на корточки и стал пропускать песок между пальцев.

— Лет тридцать назад меня даже выворачивало от благоговения, — сообщил О'Гвинн с комической серьезностью. — И не улыбайтесь, господин законник. Тогда я был еще неопытен в своей профессии, необученный кадр. Ну а теперь я твердо знаю, что в человеке только душа бессмертна. А все прочее — неодушевленные части, и только конченый болван может испытывать перед ними трепет.

— Неплохая точка зрения, — согласился Дьюит.

— Так что же вы в конце концов от меня хотите? — Физиономия О'Гвинна приобрела вопрошающее выражение. — Не для того же вы явились, чтобы тут со мной болтаться?

— Почему бы и нет? Я охотно беседую с людьми, которые умеют рассказывать разные небылицы. В жизни так много невероятного.

— Что же, к примеру? — коротко прозвучало внизу. О'Гвинн уселся на дно ямы и задрал голову к Дьюиту.