Роковое пари

Я мысленно издаю стон отчаяния и сворачиваю в коридор по направлению к музыкальному классу. Придётся торчать там до начала репетиции «Дьяволиц».

Но на следующем повороте, я понимаю, что иду вовсе не в музыкальный класс...

Характерные звуки напряжённой игры в баскетбол я слышу ещё до того, как толкаю дверь в спортзал. О том, что я пришла именно сюда, жалею тут же. Потому и замираю на входе, привлекая ненужное внимание тренирующихся ребят. Но волнует меня внимание лишь одного из них.

Если я и забыла насколько потрясающе Холд выглядит в спортивной форме, то вспоминаю это сейчас. Возможно, раньше я подсознательно запрещала себе об этом думать, теперь же я знала всё о своих чувствах к этому парню. И восторгалась им.

И наш поцелуй...

Не представляю, как я до сих пор удерживаю себя на дрожащих ногах.

— Ладно, парни, все в душ! — командует тренер Зальцман. — На сегодня тренировка закончена.

Ребята бросают мячи и, переговариваясь или перешучиваясь, направляются в мою сторону. Один лишь Холд держится одиночкой, не спуская с меня взгляда своих тёмных глаз.

Я сглатываю сухость и отхожу в сторону, пропуская разгорячённых и вспотевших баскетболистов. Кое-кто из них бросает на меня озадаченно-насмешливые взгляды.

Дилан идёт последним и останавливается напротив меня. Не взгляд, а пытка.

— Лейн, — сухо произносит он.

Я опускаю глаза:

— Привет, Дилан.

Воцаряется звенящая тишина, и я понимаю, что в огромном спортзале мы с Холдом совершенно одни. Нервозность стремится к отметке «критично».

Вспоминается утро, школьная парковка и то, как я снова сбежала, сломя голову, почувствовав на себе хорошо знакомый тяжёлый взгляд.

— Я знал, что ты пожалеешь, но не думал, что так скоро, — наконец прерывает молчание Холд.

— Дилан, я... Извини меня, — едва слышно шепчу я. — Я не жалею, просто...

— Избегаешь, я заметил. Только не ясно зачем пришла сюда.

— Я не догадывалась куда иду. Предполагалось, что в музыкальный класс.

Я наконец решаюсь поднять глаза и замечаю, как на губах Холда появляется и исчезает улыбка. А его глаза почему-то становятся почти чёрными. Моё сердце ухает вниз, когда Дилан делает шаг ко мне. Он приподнимает мой подбородок двумя пальцами и долго всматривается в мои глаза.

Мне кажется ещё секунда, и я умру на месте от невыносимой тревоги ожидания.

— Хорошо, — кивает Дилан, опуская взгляд на мои губы. — Попробуем ещё раз.

Он набрасывается на мои губы одновременно с тем, как подхватывает меня на руки. Я цепляюсь руками в его шею. Спина врезается в стену, но я не чувствую боли, потому что меня с головой накрывает волна испепеляющего жара. Кружится голова. В ушах звенит горячая кровь. Я отвечаю на поцелуй с теми же рвением, жадностью и отчаянием, с какими меня целуют.

Нам обоим не хватает дыхания...

Дилан отрывается от моих губ и обжигает своими кожу моей шеи. Я выдыхаю стон. Он держит в меня в своих руках так крепко и тесно, словно желает быть ещё ближе. Жар наших объятий буквально сводит меня с ума. Я снова сгораю в сладко-болезненной лихорадке.

А в следующее мгновение в обезумевшее сознание врывается чужой голос:

— Что здесь... А-а-х... Прекратите это безобразие немедленно!

Теперь меня накрывает волна страха, смешанная со стыдом, я распахиваю глаза и вижу покрасневшее от злости лицо директора, а у моего уха звучит рык Дилана:

— Чёртов Гарсия.

Холд ставит меня на ноги и берёт за руку, пока директор продолжает свирепствовать:

— В мой кабинет! Оба! Сейчас же!

Я поднимаю испуганный взгляд на Дилана и поражаюсь тому, что он улыбается. Но, очевидно, страх в моих глазах стирает с лица улыбку, а его пальцы сжимают мои крепче.

— Бояться нечего, Львёнок.

Я хочу ему верить, потому киваю, и мы отправляемся вслед за подпрыгивающим через шаг от напряжения директором.

У входа в канцелярию Гарсия останавливается и открывает двери, пропуская нас вперёд. Женщина в медицинской форме, стоящая у стойки миссис Чанг, оборачивается на звуки и удивлённо приподнимает брови, глядя на Холда. Миссис Чанг поднимается на ноги, завидев директора:

— Мистер Гарсия...

— Чудесно! — перебивает он своего секретаря. — На ловца и зверь бежит! Вы двое — садитесь, — указывает он нам с Холдом на сидения. — А вы, мисс Грин, будьте добры пройти в мой кабинет. У меня к вам серьёзный разговор по поводу вашего сына.

Женщина опускает взгляд на наши с Дилоном сцепленные руки и, спрятав улыбку, кивает.

Выходит, она — мама Дилана?..

Боже, как стыдно!

Я аккуратно высвобождаю свою руку, падаю на сидение и прячу горящее лицо в ладонях. Безумно хочется плакать.

Рядом присаживается Холд:

— Перестань, Львёнок, мы не сделали ничего плохого. Просто Гарсию бесит, что мы целовались в святая его святых, вот и всё.

— Но что подумает обо мне твоя мама? — глухо каюсь я. — Она же решит, что я...

— Ты её не знаешь, — холодно обрывает меня Холд. — Поэтому не берись судить о её мыслях.

Меня обмывает новая волна стыда, я беру себя в руки, выдыхаю и нахожу пальцами своё колечко. Смотрю на Дилана:

— Твоя мама работает в больнице?