Роковое пари

— Отдать его приёмной семье?! — недоумеваю я. — Той, которой деньги от ребёнка важнее самого ребёнка? Я проходила через это, и никому не пожелаю подобного! Уж лучше с плохой матерью, но родной. Чужие люди никогда не станут заботиться о тебе больше, чем родные.

— Ты жила в приёмной семье? — интересуется Дилан ровно.

Я теряюсь:

— Нет, но мама говорила...

— Понятно.

Дилан поднимается с дивана, подходит ко мне и притягивает к себе за поясницу. Смотрит пристально и серьёзно. И я вдруг понимаю, что веду себя глупо, потому что он сказал мне всё это не с целью причинить боль или напугать. Он просто хочет, чтобы я не теряла рассудок, поддавшись эмоциям.

— Прости, Дилан, — шепчу я.

— Тебе не за что извинятся, Львёнок. Страх — это самое действенное оружие в руках манипуляторов. Я прошёл через это со отцом. Твоя мать просто запугивала вас с братом, чтобы добиться своей цели, вот и всё.

— Да, ты, наверное, прав.

— Я привязан к Сэму настолько, насколько умею быть привязанным, и делаю всё от себя зависящее, чтобы он был счастлив. Но если бы Ванда не старалась, как она старается сейчас, я предпочёл бы, чтобы он жил в морально здоровой семье. И не променял бы своё будущее на заботу о нём.

Мне вдруг становится так страшно, что я начинаю дрожать, но понять причину этого страха не получается. Поэтому я сосредотачиваюсь на другом:

— Ты говоришь правильные вещи, но они звучат немного цинично.

— Потому что я — циник, — серьёзно кивает Дилан, отчего мне становится ещё страшней. — Но ты другая. Поэтому тебе нужно было услышать мнение кого-то, вроде меня, чтобы принять взвешенное решение и ни о чём потом не жалеть, понимаешь?

Я киваю и выбираюсь из его рук:

— Можно воспользоваться туалетом?

— Конечно.

В горле собирается горький ком, на грудь давит неприятное чувство, глаза слезятся.

Мне необходимо побыть одной.

Кажется, единственное, что я поняла из разговора с Диланом — это то, что он и правда не умеет любить. А это значит, что он никогда не полюбит меня...

Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался

Этот праздник запланировал отец, за пару месяцев до моего восемнадцатилетия, со словами о том, что популярность необходимо подкармливать. Как бросать собаке кость.

В целом мне было плевать на его ничтожную философию и собственную популярность, но мне нравилось, когда этому козлу приходилось раскошеливаться.

В одно из высококлассных кафе на берегу океана притащилась почти вся школа.

Выпить и развлечься на халяву, ну и показать себя, разумеется. Быть на празднике у самого сына мэра — это же такая высокая честь. Пафосные идиоты.

Я подхожу к открытому бару, заказываю колу и разворачиваюсь лицом к площадке, где шумит народ. Их разговоры и смех разбавляют негромкая музыка и шум волн. Смотрю на безграничную мощь океана и некоторое время наблюдаю за полётом чайки.

Красивое место, ничего не скажешь.

Но мне всё равно здесь не нравится.

Возле меня появляется Хайт, касается пальцами моего плеча и, поддавшись ближе к моему лицу, томно шепчет:

— С Днём Рождения, красавчик!

Я разворачиваюсь к барной стойке, облокачиваясь на неё, и тянусь за своим стаканом. Не люблю, когда меня трогают без моего на то желания.

— Паола, — киваю я заметно расстроившейся девчонке.

Впрочем, Хайт одна из немногих, кто в совершенстве умеет контролировать свои эмоции. Потому уже в следующее мгновение она встряхивает своими кудрями и широко улыбается:

— Восемнадцать, Холд! Стал совсем большим мальчиком.

— Ты по делу, Хайт? Знаешь же, что я не терплю пустую болтовню.

— О-о, даже лучше прочих. Но я здесь как раз, чтобы просто поболтать, уж извини мою бестактность.

Я сужаю глаза, догадываясь, что она врёт, но Хайт лишь пожимает плечами и выглядывает кого-то в толпе. Спрашивает между делом:

— Почему ты один? Разве, по школе не ходит слух, что великолепный Дилан Холд уделяет преступно много внимания одной конкретной девочке? Повторюсь: одной!

— Это акт ревности или зависти, Хайт? — усмехаюсь я. — Впрочем, и то, и другое без меня, пожалуйста. И Лейн оставьте в покое.

— Бонни Лейн... — качает та головой. — Кто бы мог подумать... Хотя, я в точности могу сказать, когда именно ты обратил на неё внимание.

— Удиви.

— Тот дурацкий концерт талантов в средней школе, — закатывает глаза Хайт. — Розовое платьишко, огромная, по сравнению с маленькой девочкой, гитара на коленях и до тошноты трогательная песенка о потерявшемся пёсике. Я выступала сразу за ней: стояла за кулисами и видела зрительный зал, как на ладони. — Хайт облокачивается одной рукой на стойку, подается ближе и таинственно выдыхает: — Ты не мог отвести от неё глаз, Холд.

И правда не мог.

В то время я чувствовал себя таким же потерянным щенком, о котором пела Лейн. Девчонка стала олицетворять для меня ту чистоту и непорочность, к которой я хотел хотя бы прикоснуться, но не имел на это права.