Анна опустила глаза, чтобы скрыть свой испуг, и добавила с наигранным спокойствием:
– Нет, останьтесь, Джудит, мы еще не закончили.
– О, прошу прощенья, – жизнерадостно продолжил Броуди, заходя ей за спину, – в таком случае я подожду.
Он обнял ее обеими руками, сплел пальцы у нее под грудью и опустил подбородок ей на макушку. С минуту все молчали. Потом Броуди кое-что припомнил.
– «По классическим меркам цветная обувь считается несовместимой с хорошим вкусом, – процитировал он из своей заветной книжки. – Тем не менее у нежно-розового и светло-голубого оттенков имеются горячие сторонники».
Анна дернула его за запястья, что было силы, старательно сохраняя на лице спокойствие ради Джудит.
– Так что вы говорили, Джудит? – Всякий раз, как она прекращала свои отчаянные усилия, его руки продвигались на долю дюйма выше.
– …кремового шелка? Да, я… я ее порвала. В Риме, насколько мне помнится, в омнибусе. Нам придется…
Броуди прижался к ней еще теснее – она ощущала его тело всей спиной, ягодицами и бедрами.
– Нам придется взять лоскут сзади… с внутренней стороны и сделать…
Он просунул большой палец в вырез капота и начал поглаживать снизу ее левую грудь. Колени у нее задрожали. Круглая совиная физиономия Джудит побагровела, она старательно отводила глаза от лица хозяйки.
– …заплатку, – сумела выговорить Анна и вновь умолкла.
Броуди прижался губами к впадинке между ее шеей и плечом, а потом пустил в ход и язык. На одну секунду Анна закрыла глаза. Та часть мозга, что еще сохранила способность рассуждать, подсказывала ей: Джудит ее не защитит, Броуди ни перед чем не остановится, пока горничная находится в комнате, и ей, как ни странно это может показаться на первый взгляд, легче будет с ним справиться, когда служанка уйдет.
– Ну теперь с делами покончено, любовь моя? – прошептал Броуди прямо ей в ухо, отчего у нее мурашки побежали по коже.
Анна заставила себя открыть глаза, с трудом перевела дух и ответила:
– Да, я… вы… мы поговорим утром, Джудит. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Джудит, – эхом отозвался Броуди, обезоруживающей улыбкой встречая полный враждебности взгляд, брошенный на него горничной перед тем, как она повернулась и без поклона удалилась с возмущенным топотом. – Сдается мне, что я ей не нравлюсь, Энни. Может, я что-то не так сделал?
– Отпусти меня. Пусти!
Но он не желал ее отпускать. Языком он прослеживал линию ее скулы, а рукой вычерчивал расходящиеся круги у нее на животе. Анна стиснула руки замком и с силой ударила его локтем под ребра. Броуди вскрикнул и отпустил ее.
Он рухнул поперек кровати, хватаясь за ребра, как провинциальный трагик на сцене, и тихонько посмеиваясь про себя, а она поправила одежду и отступила, меряя его негодующим взглядом. Анна уже открыла было рот, чтобы выложить ему все, что думает, а главное, объяснить, что она сделает, если он еще раз позволит себе подобную выходку, но закрыла его, так и не сказав ни слова.
Броуди не раз говорил, что воспринимает ее угрозы как вызов, и она побоялась, что он опять поймает ее на слове. Такому человеку нельзя было угрожать впустую, а что она могла ему противопоставить? Ей оставалось только смотреть в бессильном негодовании, как он с видом знатока поглаживает атласное покрывало на ее кровати и пробует мягкость пуховой перины.
– Твоя кровать мне больше нравится, – решил он. – Но знаешь, Энни, должен тебе признаться, что такого жуткого дома я в жизни своей не видел. Как ты можешь жить в этой комнате? Да тут двух шагов нельзя пройти по прямой, чтобы не напороться на какую-нибудь дурацкую дребедень!
– Я могла бы принять такое замечание всерьез – вспыхнула Анна, – если бы оно исходило от кого угодно, но только не от человека, привыкшего спать в гамаке на палубе и есть из общего котла в кубрике. Ты понятия не имеешь о том, как выглядит удобное и респектабельное жилище, Джон Броуди! Ты не распознал бы его, даже если бы оно свалилось тебе на голову! И не смей критиковать мой дом!
Глубоко-глубоко у нее в душе тихий голос твердил, что он прав. Она сама это знала и нередко думала о своем доме точно так же, но вынужденное признание лишь разозлило ее еще больше.
– А теперь не мог бы ты оставить меня одну? Я устала, и мне нужен покой.
– Тебе нужен покой? Знаешь, что, Энни, давай заключим уговор. Я уйду, как только ты скажешь, что хочешь лечь в постель. Ну давай, скажи это. У тебя получится.
Анна стиснула зубы. Она не боялась сказать, что хочет лечь, но заранее опасалась услышать то, что он скажет в ответ. Наверняка что-нибудь гадкое и грязное.
– Что это? – вдруг спросил Броуди, указывая на что-то у нее за спиной.
Анна оглянулась через плечо и вновь повернулась к нему.
– Это моя скрипка.
– Ты играешь на скрипке?
У него был такой недоверчиво насмешливый вид, что ей стало обидно.
– Я учусь. Ты находишь в этом что-то смешное?