Роковое зелье

Право слово, при всей своей ревности и ненависти к этому мерзавцу, авантюристу, бабнику, разбившему союз двух давних любовников, казавшийся нерушимым, при всех страданиях, которые причиняла Каскосу необъяснимая страсть герцога к своему переводчику, Хуан порою почти желал, чтобы Монтойя ответил наконец Иакову взаимностью. Каскос не сомневался: уже после одного свидания де Лириа убедился бы, что сменял алмаз на уголь. Хорхе Монтойя слишком любит женщин, чтобы доставить истинное наслаждение мужчине! Ведь истинная любовь жадна и деспотична, она ревнива, и если дает одно, то непременно забирает другое. Да, если бы Монтойя склонился к мольбам герцога, то очень скоро оказался бы отвергнутым Иаковом. Пережив разочарование в новом любовнике, герцог вновь бросился бы в объятия верного друга Хуана, и страсть их вспыхнула бы с новой силой, подобно тому как заново разгорается почти погасший костер, когда в него подбросишь сухих щепок. Как говорят московиты, милые бранятся – только тешатся!

К несчастью, Хуан Каскос уже не один раз убеждался, что здешние обитатели – все как один недоумки. Даже их пословицы, которые вроде бы являются средоточием житейской мудрости, не имели никакого отношения к действительности! Милые бранились, бранились, бранились до бесконечности – до унылой, отчаянной бесконечности…

Хуан Каскос смахнул слезы, которые в последнее время то и дело подкатывали к глазам, – и увидал девушку в неуклюжем, промокшем платье, которая украдкой вбежала во двор, огляделась, словно не зная, что теперь делать, – и опрометью бросилась к дверям.

Раны Господни! Вход женщинам в посольство вообще был воспрещен, даже среди прислуги не держали ни одной особы этого презренного пола. Каскос был возмущен ротозейством стражника и положил непременно прогнать его. На страже, понятное дело, стоял один из наемных московитов, а если этим варварам безразлично, что происходит в их собственной стране, то разве способны они охранять как надлежит другую?

Ничего, сейчас презренная девочка вылетит из здания посольства, будучи вышвырнута привратником. Уж верный Хосе-Родриго не оплошает!

Каскос улыбнулся, предвкушая это удовольствие: видеть женщину униженной, – и прильнул лбом к стеклу, чтобы не упустить приятного зрелища. Однако минуты шли, а дверь посольства не отворялась и из нее никого не выбрасывали.

Иисусе сладчайший! Да неужели Хосе-Родриго тоже заразился туземной расхлябанностью и куда-то отлучился с поста?! Каскос почувствовал себя оскорбленным за всю Испанию и ринулся самолично наводить порядок. Девка небось уже до второго этажа добралась! Надо ее немедля вышвырнуть!

Комната Каскоса находилась в дальнем крыле, и он, к несчастью, опоздал: на лестнице и в холле что первого, что второго этажа никого не было. Хаскос постоял, растерянно озираясь, потом снова вспыхнул гневом, увидав мокрые потеки на полу, где туземка насвинячила своими грязными ногами, – но тотчас усмешка коснулась его рта. Он снова поднялся на второй этаж, внимательно всматриваясь в следы мокрых ног.

Настроение внезапно улучшилось. Как забавно! Он словно бы идет по звериному следу!

Отпечатки мокрых ног покружились по холлу и остановились у одной из дверей. Каскос нахмурился. Это была дверь пресловутого Монтойя.

Вот те на! Наш бабник докатился уже до того, что принимает любовниц на территории посольства!

Хотя нет. Пусть Монтойя бабник, но он весьма разборчив. На такую замарашку небось и не взглянет. Скорее всего, это какая-нибудь субретка, горничная, принесшая любимчику русских красоток дону Хорхе Сан-Педро Монтойя любовное послание от своей госпожи. Подобных записочек приносили порою до десятка на день, поэтому Каскос очень огорчался, что слухи о поголовной безграмотности русских, даже представителей самого высшего света, оказались недостоверными.

Обычно вся почта Монтойя скапливалась в привратницкой, а эта наглая субретка осмелилась притащиться прямо в посольство. Экая бесстыжая туземка!

Каскос покачал головой. Сейчас горничная передаст дону Хорхе письмо и выйдет, застав посольского секретаря подслушивающим под дверью. Поди объясни потом, что ничего не видел и не слышал!