Роковой бриллиант дома Романовых

— Non! Был здоров, как бык, до вчерашнего дня. Никогда не был malade, monsieur! Jamais! Ехал с князем… в автомобиле… никакого представления о плане Лу. Это был план Лу… Может быть, и нет… Не знаю… Женщины, батюшка, похожи на гиен. Что же сделал Сулковский… Батюшка… Oh, mon Dieu!.. Привязал меня к своему автомобилю, велел мне лежать позади автомобиля… часы… целые часы… все больше… долго… бесконечно… день и ночь… я упал… Смерть… убийство. Fini. Оставь меня лежать спокойно!

Рот Бренкена вытянулся в одну узкую, резко очерченную линию.

— Князь Сулковский привязал тебя к своему автомобилю?

— Oui, monsieur! — Умирающий послал ему последний привет потухшими глазами, лежа, вытянувшись во весь рост.

— Почему же, говори! Ведь это же варварство! Это позор!

— Потому что… голубой камень… — Голубой камень… что за голубой камень? Дорогой бриллиант, не правда ли?

Бренкен стал трясти его. Но внезапно понял, что держит в руках умирающего, и ласково провел рукой по его лбу.

Несчастный долго и внимательно глядел на него. И в то время, когда предсмертный пот крупными каплями выступил у него на лбу, к нему еще раз вернулось сознание, и он сделал последнее усилие:

— Ты должен знать, товарищ, что Лу самая замечательная женщина между Парижем и Владивостоком. Я знаю женщин.

— Лу? Кто такая Лу?

— Лу де Ли, солистка императорского балета.

— Ага, я знаю…

— Я знаю женщин, товарищ… oh, mon ami… что за женщина! Князья и короли валялись у нее в ногах. Любовь? Любовь это ничего. Любовь чепуха. Но любовь Лу… Из-за Лу я проиграл, прокутил, растратил все свое состояние. Я был маркизом де… Но это к делу не относится. Из-за Лу я попал в легион, испанский легион в Африке… Я был пиратом в китайских водах… Владельцем кабачка в Аляске… oh, mon ami… все ради Лу. Я любил Лу, как…

Умирающий нервно сжал руками свою истерзанную грудь… Воздух с громким свистом вырвался из разбитой грудной клетки.

— Но голубой камень… послушайте, что все это имеет общего с голубым камнем? Я хочу больше знать!

Умирающий медленно впадал в агонию.

— Голубой камень! — еще раз крикнул Бренкен.

Словно повинуясь призыву издалека, бывший маркиз еще раз открыл глаза. Его лицо как-то странно преобразилось и сияло, как будто он был во власти какого-то светлого видения.

— Голубой камень… — пробормотал он. — Князь… Лу хотела иметь самое драгоценное, чем владеет Россия… compris, oui?

— Я правил автомобилем, знал… видел… но Сулковский не хотел сообщников… О-о-о-о, товарищ, молись за меня… L'amour, о la-la! L'amour…

Он неестественно широко растопырил ноги. Его суставы хрустнули, послышался последний вздох, грудь сжалась. Вольдемар фон Бренкен остался наедине с мертвецом.

В то время, как в его мозгу лихорадочно мелькали мысли и планы, он закрыл глаза бывшего маркиза, этого крестоносца любви, о котором он так мало знал и от которого он так много узнал в эти роковые минуты. Потом он исполнил последнюю волю бездомного бродяги и с чувством прочел «Отче наш» за упокой бедной души — тут же, на полусгнивших нарах.

Взволнованный, он подошел к окну, пробитому высоко под потолком, и в состоянии сильного напряжения посмотрел на краешек желто-серого неба.

Он напал на след голубого Могола!

Князь Сулковский украл его! Украл для великой куртизанки Лу де Ли, бывшей солистки императорского балета, которая сейчас выступала в Аквариуме.

Он часто видел ее портреты. Да, она была самой красивой женщиной между Парижем и Владивостоком. Несчастный маркиз был прав.

В ее руках, следовательно, теперь находился роковой бриллиант дома Романовых. Бренкен не был суеверен. Человек по природе прямой и примитивный, он как-то не воспринимал сверхъестественных явлений, но он верил в определенные причинные связи.

Пусть они на первый взгляд и кажутся непонятными и противоречащими здравому смыслу, но он верил в рок и в вестников рока. Он верил, что судьба человека связана с вещами, находящимися вне грани доступного изучению.

День тянулся ужасно медленно. Час проходил за часом. Наступили сумерки. Бесконечная ночь рядом с умершим. История этого несчастного не давала покоя Вольдемару фон Бренкену. Снова голубой Могол вызвал несчастья и преступления. Он знал тайну голубого Могола. При дворе часто говорили об этом. Его называли также «большой Орлов» — может быть потому, что этот род был так же замечателен и велик, как этот бриллиант.