Роковой мужчина

В течение недели она приходила и уходила. Писем под заголовком «Всем, кого это может касаться» больше не присылали. А если они и были, то Урсула их мне не показывала. Я обратил внимание на заметку в «Таймс» о проститутке, которую вызвали в полицию и допросили по делу об убийстве Ларри Кэмпбелла. Имя проститутки не было названо. Может быть, именно через эту женщину Урсула вышла на Ларри Кэмпбелла, и именно эта женщина могла написать письмо. Я мучительно раздумывал над вопросом, стоит ли показывать заметку Урсуле, и решил немного подождать и не усложнять себе жизнь. Казалось, что все происходившее отчаянно старалось выбить меня из колеи и нарушить отлаженную работу в офисе.

Урсула по-прежнему проявляла большой интерес к проекту «La Belle Dame Sans Merci», так что когда в офис зашел Пол, чтобы обсудить замечания Джо Рэнсома, она хотела присутствовать на встрече. Между Урсулой и Полом существовало известное понимание. Эта история привлекала их обоих в той же мере, в какой тревожила меня. Я вспоминал слова Пола, сказанные об Урсуле, – «Избавься от нее!» – и они казались мне напыщенными, чересчур патетичными. Урсула явно затронула в нем какую-то струнку. Он наверняка ее хочет. Они разговаривали друг с другом так, как будто меня здесь не было.

– Я не уверен, что нам нужна сестра, – говорил Пол. – Может быть, в истории участвуют только они двое. Двое сирот. Двое людей без семейных связей, у которых больше никого нет.

– Так более романтично, – согласилась Урсула. – Если у тебя нет никаких родственников, возникает романтическое чувство, что ты сражаешься один против всего мира, сам устраиваешь свою жизнь, и когда ты находишь того, кого любишь, то это чувство подчиняет тебя без остатка.

– Но разве это не компенсация за предыдущее одиночество? А у вас все эмоции направлены в одну сторону.

– А что в этом плохого? – спросила Урсула. В ее тоне слышался вызов, который, как я знал, адресован мне. Теперь Пол оказался в своей стихии.

– Мой опыт говорит о другом. У меня как-то была подружка, у которой не было родственников. Она была так погружена в себя, что была неспособна отдаться кому-либо. Я имею в виду не секс, а эмоционально. Для нее было очень трудно кого-либо полюбить. Может, я и сам в некоторой степени такой.

Урсула улыбнулась.

– Тогда почему бы вам не скопировать нашего героя с себя?

– Нам грозит опасность, что герой будет выглядеть слабой личностью, – заметил я. – Выходит, что он ничего не может решить сам, а полностью полагается на нее.

– Я не согласна, – возразила Урсула.

– И я тоже, – добавил Пол. Я остался в меньшинстве.

– Посмотрим, что скажет Джо. В конце концов, платит-то он.

Днем в пятницу я с нетерпением предвкушал выходные. Но к вечеру ждал их наступления со страхом. Дело в том, что между тремя и семью часами пришло второе письмо «Всем, кого это может касаться». Я подобрал его вместе со стопкой поздней почты, сваленной в коридоре около выхода на улицу. Письмо, напечатанное на листке белой бумаги, гласило:

«Ты уйдешь от расплаты».

Должно быть, опечатка, и нужно читать: «Ты не уйдешь от расплаты». Я стоял в коридоре и перечитывал послание снова и снова. Смысл был ясен, но что все это означает? Я сложил письмо и сунул в карман брюк.

Я ничего не понимал. Может быть, письмо прислала та безымянная проститутка? Но зачем ей это писать? Она хотела сказать, чтобы я не волновался, что полиция никогда не узнает правду? Или – не волнуйся, я не собираюсь шантажировать тебя. Пугающее утешение, предсказание того, что никогда не случится. Я не стал показывать письмо Урсуле.

В восемь вечера мы отправились на предварительный просмотр нового фильма. Почти все время Урсула держала меня за руку. Это была комедия о семье, где власть захватывают домашние животные. Фильм понравился Урсуле. После кино я отказался идти в мексиканский ресторан, и мы решили пойти в «Империал-Гарденз».

По случайному совпадению мы сидели за столиком, где я обедал с Алексис за несколько дней до того, как она ушла. Урсула пребывала в хорошем настроении. Судя по всему, меню ресторана было ей хорошо известно. Она заказала некоторые блюда, которых вообще не было в английском меню – какие-то японские лакомства, о которых знают только японцы. Когда мы уходили, официантка спросила, понравился ли нам обед. Мы ответили – да.

– Тебе понравился стол? – спросила Урсула.

– Чудесно, – ответил я, не поняв толком, что она имела в виду.

– Мадам пожелала заказать его, – пояснила официантка.

Когда я спросил Урсулу, почему она выбрала именно этот столик, она ответила: «По сентиментальным причинам».

Мы ехали домой каждый на своей машине. У меня снова не было понятия, что творится у Урсулы на уме. Ее секреты больше не были таинственными или возбуждающими, они больше не соблазняли, а отделяли меня от нее. Казалось, что мы достигли точки возврата, за которой нет пути назад. Или, скорее, я достиг этой точки.