Роковой оберег Марины Цветаевой

Охлаждение в отношениях с Софьей отрезвило Цветаеву. Случилось это в тот момент, когда, увлеченная Мандельштамом, Марина на два дня оставила возлюбленную одну. А вернувшись в уютную квартирку Сони, где частенько проводила время одна или с маленькой Алей, с удивлением увидела большую толстую женщину, с самым недвусмысленным видом восседавшую на кровати Парнок. Жалость к Сереженьке сжала горло и заставила Марину взглянуть на ситуацию другими глазами. Жив ли он, умер — она не знает. Приехал на некоторое время в Москву, кроткий и всепрощающий, его призвали в армию, он должен был пройти курс в школе прапорщиков. Сказал перед отъездом на фронт: «Ни в чем не вините себя, Мариночка, и верьте — все будет хорошо». Не обвинял, не укорял, не казнил презрением, а только любил и боготворил. После этого родилась Ирина. И вот Марина одна с двумя детьми в разоренной войною Москве сидит, ежась от холода, в пустой темной комнате, где мебель пошла на растопку камина, и думает, что бы еще продать или выменять на хлеб. Дети — старшая Аля и младшая Ирина — худы и слабы. Добрые люди советуют отдать их в приют в Кунцево, но Марина не решается расстаться с малышками. С Алей — потому, что она не по годам умненькая, а с Ириной — потому, что слишком слабенькая. Вот если бы продать брегет и купить детям еды…

Приехавшая через месяц Анастасия с трудом узнала старшую сестру в раздавленной жизнью женщине, сидящей за столом перед раскрытой тетрадью, исписанной стихами. В комнате было нетоплено, грязно, пахло сиротством и смертью.

— Ася, все плохо, — сообщила Марина, как только сестра вошла к ней в дом. — Вот, продала брегет — и все пошло прахом. Не слышала? Ирина умерла.

— Как так? Когда? — всплеснула руками Анастасия.

— Да, умерла, — эхом откликнулась Марина. — В детдоме. От голода. На похороны я не поехала.

— Отчего же?