Роковой оберег Марины Цветаевой

Сергей писал другу правду. Марина вернулась в семью. Она сделала свой выбор, рассудив так, как посоветовала цыганка. Черноволосая носатая женщина, к которой Марина пришла от отчаяния по совету чешской приятельницы, кивком указала на низкую кушетку, стоящую по другую сторону покрытого алой скатертью стола, и, даже не спрашивая, зачем она здесь, медленно проговорила по чешски:

— Знаю, что душу мучит. Хочешь разорваться между ними двумя, голубка. Оградить от беды. Так не получится. Но выход есть. С одним останешься сама, другому отдашь самое дорогое. С кем сама останешься — будет под защитой твоей любви, второго талисман защитит.

Расплатившись с гадалкой серебряным браслетом, снятым со своей руки, Марина вышла из темного полуподвала, пропахшего благовониями, на яркое летнее солнце и, медленно ступая по мощеным улочкам пражских улиц, понесла Родзевичу самое дорогое, что у нее было, — брегет Наполеона.

* * *

Каждый шаг наверх, приближающий к месту смерти матери, давался мне с огромным трудом. Я поднималась, словно на эшафот, ощущая себя смертницей перед казнью. Хотелось закрыть глаза и не открывать их вообще. Но мои желания в расчет никто принимать не собирался, и я вынуждена была заглянуть в детскую. Открывшаяся картина оказалась ужасающей. Очерченный мелом силуэт в центре комнаты давал точное представление о том, в какой позе Марьяна встретила смерть. В глаза бросились раскинутые руки, точно стремящиеся закрыть лежащего в кроватке сына, и вывернутые в стороны ноги, не успевшие донести ее до малыша прежде, чем приключилась беда. И кровь, кровь, повсюду кровь. И детская кроватка, изрешеченная пулями. В ней еще лежали, сдвинутые к стене, пластмассовые зверушки во главе с безносым слоником, снятые с карусели моим маленьким братом. Но был ли жив сам Юрик, знал один Бог. И только теперь я поняла, что случилось непоправимое. Осторожно, стараясь не наступить, я перешагнула меловой контур, сдернула со стула колготки, еще пахнущие Юриковой присыпкой и кремом от опрелостей, и, уткнувшись в них лицом, беззвучно завыла.

— Женя, не надо, прошу, — тронул меня за плечо отчим, глядя поверх моей головы больными красными глазами. — Нельзя терять время. Если Юрика похитили, найти его живым возможно лишь в первые трое суток. Давай сосредоточимся на главном. Посмотри внимательно и скажи — что из вещей пропало?

Взяв себя в руки, я подошла к шкафу, рывком распахнула дверцы и стала осматривать полку за полкой.

— Нет голубого одеяла с медвежатами, — сообщила я. — Сейчас проверю вешалки, висит ли комбинезон.

Комбинезон был на месте, как и остальная одежда мальчика.

— Ну что, Валер, прямо сейчас объявляй в розыск Шаховского Юрия Андреевича две тысячи двенадцатого года рождения, глаза голубые, волосы светлые, вьющиеся, одет в синюю пижаму с красными корабликами, бело желтые полосатые носки и голубое одеяло с мишками.

— Ну, вы даете, Андрей Сергеевич! Откуда вы знаете, во что он был одет? Женя же не говорила… — оторопел следователь Лизяев.

— Знаю, Валера. Я сам сына спать укладывал, — ответил отчим, отводя глаза от крови на полу.