Впрочем, цель, которую поставил перед собой этот молодой человек, была понятна Кадфаэлю, как и всякому, в чьих жилах текла валлийская кровь. Абердарон расположен на самой оконечности Ллейнского полуострова, на пустынно морском берегу, неподалеку от почитаемого кельтской церковью острова, ставшего для многих местом последнего упокоения. В тамошней обители никому не отказывали в гостеприимстве.
— Не подумай, будто я сомневаюсь в необходимости твоей жертвы, но, на мой взгляд, самоистязание свидетельствует скорее о гордыне, нежели о смирении.
— Может, ты и прав, — отстраненно отозвался Сиаран, — но уж тут ничего не поделаешь. Я связан обетом.
— Это верно, — вмешался в разговор стоявший у двери Мэтью. Голос его звучал отрывисто, но спокойно, глуше, чем у Сиарана. — Накрепко связан. Да и я тоже — не меньше, чем он.
— Вряд ли вы связаны одним и тем же обетом, — суховато заметил Кадфаэль.
Мэтью был обут в крепкие, добротные башмаки, малость стоптанные, но надежно защищавшие его ноги от дорожных камней.
— Ты прав. Я принес иной обет, но он столь же нерушим, как и обет Сиарана.
Кадфаэль опустил на пол смазанную бальзамом ногу паломника, подложив под нее сложенную тряпицу, и поднял себе на колени другую.
— Боже упаси, чтобы я подверг кого бы то ни было искушению нарушить данный обет, — сказал монах. — Вы оба исполните свой долг до конца. Но, думаю, что на время праздника ты можешь дать отдых своим ногам, а за три дня они, гладишь, и подлечатся, тем паче, что дорожки у нас в обители все больше гладкие. Ну а когда ступни заживут, ты смажешь их одним раствором — есть у меня такой, — чтоб они загрубели. Тогда тебе легче будет идти дальше. Ты можешь это сделать, если, конечно, не поклялся отвергать всякую помощь. Но такого обета ты не давал, потому как иначе и ко мне бы не обратился. А сейчас обожди чуток, пусть бальзам обсохнет.
Монах поднялся, придирчиво оглядел свою работу, а затем обратил внимание на окровавленную полотняную тряпицу, привязанную у Сиарана на шее. Осторожно взявшись обеими руками за шнурок, Кадфаэль собрался было снять крест через голову молодого человека.
— Нет! Не трогай! — испуганно вскричал Сиаран и одной рукой схватился за шнурок, а другой судорожно вцепился в крест. — Не прикасайся к нему! Оставь все, как есть!
— Хорошо, хорошо, — отозвался удивленный Кадфаэль, — будь по-твоему. Но ты можешь снять его ненадолго, пока я обработаю ссадину. Это ж минутное дело — что тут дурного.
— Нет! — Сиаран еще крепче прижал крест к груди. — Ни на минуту, ни днем ни ночью! Оставь крест в покое!
— Тогда приподними бечевку и подержи ее так, пока я тебя перевяжу, — со вздохом попросил Кадфаэль, поняв, что упрямца не переубедить. — Не бойся: я к кресту не притронусь. Только позволь мне размотать тряпицу и осмотреть рану.
— Я ему то же самое говорю, добрый брат, — негромко промолвил Мэтью. — Если он тебя не послушает, так и будет стонать да корчиться от боли.
Кадфаэль размотал тряпицу, осмотрел глубокий порез — след от шнурка, — из которого продолжала сочиться кровь, и принялся за дело. Сперва он обработал порез жгучим настоем, чтобы удалить грязь и кусочки стершейся кожи, а потом смазал его бальзамом из липушника. Затем он вновь бережно сложил тряпицу и обернул ею шею под шнурком.
— Ну вот и все, — сказал монах, закончив перевязку, — и ты обета не нарушил, и я свое дело сделал. Советую тебе при ходьбе поддерживать крест рукой да распускать шнурок, когда ложишься спать, — глядишь, твоя ранка и заживет.
Похоже, что оба молодых человека торопились уйти, ибо Сиаран, едва Кадфаэль закончил хлопотать вокруг него, тут же осторожно поставил ступни на пол, а Мэтью ступил за порог и дожидался друга в залитом солнцем саду. Услугу Кадфаэля они восприняли как должное: рассыпаться в благодарностях им и в голову не пришло.
— Я хочу напомнить вам, — промолвил монах, задумчиво глядя на молодых людей, — что вы прибыли сюда в канун праздника святой, которая сотворила немало чудес. Даже смерть отступала перед ее несказанным могуществом, и потому, — подчеркнул Кадфаэль, — в ее власти даровать жизнь даже обреченному на безвременную кончину. Помните об этом, ибо, возможно, она слышит наш разговор.
Друзья промолчали и даже не переглянулись. Уже ступив на садовую дорожку, оба настороженно посмотрели на монаха, а затем разом повернулись и зашагали прочь. Один из них хромал.
Глава 4
Только ушли одни гости, как почти сразу — брат Кадфаэль едва успел приняться за прополку — появились другие. Монах решил, что они, должно быть, встретились у садовой калитки и наверняка обменялись дружескими приветствиями — ведь, как-никак, они несколько дней путешествовали бок о бок.