Роковой перекрёсток

Он поцеловал девушку в лоб. Элиза, пошатываясь, перешла улицу, оглядываясь на каждом шагу. Гастон не сводил с нее глаз, на его губах застыла странная улыбка.

Но стоило девушке закрыть за собой дверь в пансион, как улыбка тут же исчезла с лица молодого человека. Он закурил и глубоко затянулся.

«Повезло, — думал он, направляясь в сторону озера. — Само небо послало аварию, чтобы мне проще было окрутить эту романтичную дурочку».

Он и сам еще не решил, как будет действовать дальше, но мысль о поездке в Трувиль ему нравилась. Его приятель будет доволен: в ноябре Гастон передаст ему эту цыпочку и тем самым выполнит свою часть соглашения. Набрав пригоршню камешков, он запускал ими по одному в озеро, стараясь, чтобы они отскакивали от черной глади воды.

Глава вторая

Париж,

12 ноября 1891 года, четверг

В небе над сонным Парижем плыл молодой месяц. Сена в переливах рассеянного лунного света неспешно несла свои воды к острову Сен-Луи. На набережную Сен-Бернар выехал наемный экипаж, проехал вверх по улице Кювье и остановился на улице Ласепед. Кучер спрыгнул на землю и огляделся. Убедившись, что его никто не видит, он снял парусиновую шляпу и непромокаемый плащ, бросил их внутрь экипажа, вернулся немного назад и притаился в самом начале улицы Жоффруа Сент-Илера. В синеватом свете газового фонаря серое шерстяное пальто делало его почти незаметным. До полуночи оставалось десять минут.

Без пяти двенадцать окно на первом этаже дома № 4 по улице Линнея приоткрылось, оттуда выглянул Гастон Молина и выплеснул на тротуар содержимое графина. Затем он закрыл окно, подошел к туалетному столику, на котором горела свеча, пригладил волосы и, смахнув соринку со своей шляпы, скользнул взглядом по белокурой девушке, которая спала на продавленной кровати полностью одетая. Она уснула, едва пригубив предложенный им напиток. Свою задачу он выполнил. А что будет дальше — его не касается.

Гастон тихонько вышел из квартиры, стараясь не привлекать внимание консьержа. Как назло, кто-то из жильцов второго этажа выглянул в окно, и Гастон тут же отпрянул к стене дома. Он закурил, обошел фонтан Кювье и направился дальше по улице.

Человек в сером пальто дождался, пока Гастон пройдет мимо, и последовал за ним.

Гастон шел вдоль ограды Ботанического сада. Ему послышалось, будто где-то справа рычит тигр. Он насторожился, резко обернулся, но тут же расслабился и с улыбкой пожал плечами: «Спокойно, парень, — сказал он сам себе, — ничего удивительного, тут же неподалеку зверинец».

Тишину ночных улиц нарушал лишь грохот тяжелых повозок золотарей. Запах от них исходил тошнотворный. Повозки неспешно съезжались по булыжным мостовым спящего города к набережной Сен-Бернар, где золотари переливали их содержимое в плавучие цистерны.

Гастон Молина уже почти дошел до набережной, когда ему показалось, что за ним кто-то крадется. Он оглянулся. Никого. «Не дергайся, — попытался он себя успокоить, — ты просто устал, тебе надо отоспаться».

Вот и винный рынок.[3] Парижские клошары прятались здесь от непогоды. От разнокалиберных бочонков сильно пахло вином.

«До чего же охота выпить, — мелькнула у Гастона мысль. — Решено, напьюсь, как сапожник».

Вдруг сзади послышался шорох, и рядом с ним выросла темная фигура. Гастон попытался отпрянуть, но его пронзила нестерпимая боль. Он схватился за живот и нащупал рукоятку ножа. В глазах у него потемнело, и он упал.

* * *

Виктор Легри проснулся в крайне скверном расположении духа. Он был уверен, что его компаньон опять придумает тысячу отговорок, лишь бы не принимать прописанные доктором Рейно лекарства.

— Кэндзи! Я знаю, вы уже проснулись! — крикнул он. — Довожу до вашего сведения, что в полдень придет врач.

В ответ донесся только звук закрываемой двери. Виктору ничего другого не оставалось, как спуститься в лавку. Приказчик Жозеф, забравшись на шаткую приставную лесенку, смахивал большой метелкой из перьев пыль с книг и распевал во все горло популярную песенку:

Я капуста, и вам я скажу:
Я с яйцом вкрутую дружу.
Положи меня в суп — я порадую всех.
Всюду ждет меня успех.
Я ка-пус-та![4]

Это было уже слишком. Даже не похлопав гипсовый бюстик Мольера по голове, что он обычно проделывал каждое утро, Виктор опрометью бросился через лавку к лестнице в подвал и заперся у себя в фотолаборатории.