Роковой поцелуй

– Если его считали богом, он наверняка хотел, чтобы подданные относились к нему как к отцу, как к человеку, которого хочется любить и который, в свою очередь, любит их. Он выглядит благожелательным. Это единственная причина, по которой вы пришли? Вы узнали что-нибудь новое?

Он вздохнул.

– Сейчас мы всего лишь осматриваем музейную экспозицию. Наш визит не служит никакой иной цели, кроме развлечения – и, возможно, просвещения. Поэтому я предлагаю вам осмотреть некоторые мои любимые экспонаты, которые, к счастью, находятся далеко от Барнстаблов и Уэстерби.

– Я должна скоро вернуться, иначе Элспет будет волноваться.

– Скажите, что вы заблудились.

Оливия улыбнулась.

– У вас на все готов ответ!

– То же самое я мог бы сказать и о вас. Сюда…

Оливия не сопротивлялась. Он подвел ее к ряду мраморных статуй. После каждого шедевра, мимо которого они проходили, голова ее становилась легче; она освобождалась от забот. Они смотрели на красивые барельефы с изображениями людей и животных из серебристого мрамора, на статуи женщин, облаченных в мраморные одежды, выполненные весьма подробно, – возможно, на изготовление каждой такой статуи уходил не один год.

В музее было тихо. Здесь царила не такая тишина, как на Спиннер-стрит, и не слышались шорохи, как зимой на вересковых пустошах, но восторжествовало молчание, которое усиливало влияние образов из сотен миров и историй, которыми дышало каждое произведение неизвестных авторов.

Оливия лишилась дара речи при виде очередной статуи. Скульптор изобразил в натуральную величину обнаженного юношу, который собирался метнуть диск. Все его мышцы замерли в напряжении. Левая рука лежала на правом колене; на ней не хватало пальца, и отчего-то из-за этой детали статуя показалась ей еще выразительнее. Было что-то утешительное в том, что за две тысячи лет статуя потеряла всего лишь палец. Подобно многим подобным статуям, эту развернули так, чтобы обеспечить некоторый налет скромности, но в данном случае попытка полностью провалилась. Оливия изумленно смотрела на полномасштабное изображение красивого обнаженного мужчины. Она даже затаила дыхание, словно ожидая, что скоро юноша метнет диск, выпрямится и предстанет перед ними во всей своей красе.

– Я совершенно не понимаю общество, – сказала она наконец, невольно понижая голос в тишине галереи. – Когда-то моя крестная сделала выговор Колину за то, что он всего лишь закатал рукава в моем присутствии – нам с ним пришлось вытаскивать собаку из болота… С другой стороны, такие скульптуры выставляют на всеобщее обозрение! В соседнем зале я собственными глазами видела матрону, сопровождающую двух совсем молоденьких девушек.

Лукас осмотрел статую и положил руку Оливии на плечо. Ей показалось, что он хочет увести ее прочь. Однако они не двинулись с места.

– Матрона, скорее всего, велит своим подопечным закрыть глаза. Сама же она, конечно, насмотрится всласть. По какой-то причине общество не так требовательно относится к историческим памятникам, как к своим современникам. Вот вам еще один пример ханжества. Но сейчас нам стоит быть благодарными… Кстати, эта статуя называется «Дискобол». Вам нравится?

– Она восхитительна! Интересно, был ли юноша-модель таким же красивым при жизни, как то, что изобразил скульптор. Кажется… если дотронешься до статуи, кожа будет теплой.

– Почему бы вам не попробовать? Здесь сейчас нет никого, кроме нас. Смелее! Перед вами всего лишь камень.

Посмотрев на рельефную лодыжку и бедро, на мышцы руки и мускулистую грудь, она попыталась про себя повторить его слова: «Перед вами всего лишь камень… Смелее…»

Она пожала плечами и протянула руку, собираясь дотронуться до холодного мраморного пьедестала, но почему-то погладила щиколотку статуи. Та, как и ожидала Оливия, оказалась холодной и твердой. Но она не убрала руку; ее пальцы льнули к мрамору и скользнули выше. Мрамор приятно холодил подушечки пальцев, и вдруг перед ее мысленным взором возник совершенно другой образ. Образ был, конечно, вымышленным; она никак не могла видеть что-то подобное в жизни. Она видела перед собой не мраморную статую, а Лукаса. Только, в отличие от каменного юноши, кожа у него была теплой. Она не убирала руку, чувствуя, как в ней разгорается пламя, да так, что ей стало трудно дышать. В крайнем изумлении она смотрела, как ее пальцы ползут по ноге статуи, обводя бугры мускулов, выше, к бедру…

Резкое движение Лукаса вывело ее из забвения. Неожиданно ее оттащили от статуи. Лукас плотно прижал ее к себе – целиком; ее ягодицы прижимались к его бедрам. Она чувствовала, как он еле заметно касается губами ее шеи под завязкой шляпки; руки он сомкнул у нее под грудью. Он держал ее целую мучительную секунду, и в ней разгорелось пламя. Она задыхалась, словно все фурии мчались за ней. Потом она освободилась, а он принялся осматривать меланхоличный бюст женщины, которая появлялась из цветка.

– Вы очень опасны, мисс Силвердейл, – сказал Лукас, не оборачиваясь.

– Вы сами велели мне потрогать статую, – ответила она, злясь и на него, и на себя, и на свою необъяснимую реакцию.